и светится в темноте. Не знаю, что произошло, но надеюсь, что он мужественно потерялся в схватке с особо опасным преступником. Не у всех милиционеров искусственные глаза, точно знаю. Вечером стемнеет, и видишь, как пылающий огонек идет во мраке. Но это не оборотень из ужастиков, а наш участковый с папкой в руках.
…Дядя Сережа поправил фуражку, и к нам. Поздоровался, сел рядом на лавочку. Поняли мы, что спрашивать о чем-то будет, и насупились. Хороший человек дядя Сережа, но не к добру он пришел.
— Каникулы? — весело спросил он.
— Каникулы, — вздохнули мы.
— Радуетесь?
— Радуемся…
— В киоск еще и пломбир завезли, — лукаво произнес дядя Сережа.
Тут мы уже совсем не ответили. А он не унимался.
— Есть версия — у вас в карманах лежало шестьдесят копеек, как раз на три порции. Вы держали путь к киоску, но появились "художники", и о пломбире пришлось забыть.
Мы замолчали еще тише, чем в первый раз. Переглянулись только.
— Нельзя разрешать трем балбесам отнимать у младших деньги. Да еще и хитрым способом, которому Вилена научил брат-рецидивист. Как вы думаете?
Я, честно говоря, вообще не думал. Сидел, смотрел на асфальт. И Глеб с Артемом занимались тем же.
— Понимаете, пока не будет заявления от пострадавших, ничего сделать нельзя. Законы такие. Выдрать "художников" ремнем я не имею права, даже посадить в комнату с решеткой у себя не могу, потому что несовершеннолетних нельзя. В будущем их всех рано или поздно ждет тюрьма, но есть шансы на то, что получив по рукам сейчас, они образумятся. Идти к вашим родителям, заставлять вас с их помощью я не хочу. Вы должны сами понять долг и ответственность гражданина. Эта троица отнимает деньги каждую неделю, а заявлений нет ни от кого.
Мы по прежнему сидели молча.
Дядя Сережа снял фуражку, соединил руки за головой и откинулся на спинку лавочки. Подождал минуту-другую и встал.
— Ну что же. Пойду к себе. До свидания.
— Дядя Сережа! — вырвалось у меня.
— Да-да?
— А можем мы… чем-нибудь еще помочь… — сказал я.
— Помочь? Если б с вашей помощью удалось отучить "художников" воровать, вот это было бы чудесно. А так… Единственное, о чем могу попросить… не могли бы вы сходить к Михаилу Егоровичу, поболтать с ним немного, вдруг он успокоится и перестанет писать кляузы?
— Конечно, сходим!
И мы убежали выполнять просьбу.
Было очень неудобно. Дядя Сережа прав, говоря о том, что "художников" пора приструнить. Но… написать заявление в милицию — это все равно что пожаловаться маме, хотя мама и милиция не сильно похожи. В школе засмеют.
Надо с художниками самим разобраться, но как, непонятно. Когда подрастем, года эдак через четыре, можно будет и кулаками помахать, а сейчас кулакомахание без шансов.
Положение, выходит, безвыходное.
Но будем думать. Искать способы. Месть — это блюдо, которое подается из холодильника. Фраза красивая, значит, верная.
А сейчас я расскажу, кто такой Михаил Егорович. До пенсии он работал пограничником, а после — сумасшедшим. Главным сумасшедшим нашего района, хотя других сумасшедших у нас вроде нет. Но если появятся, отвоевать первое место у Михаила Егоровича им будет непросто. Как-то я прочитал, что наука до сих пор не понимает, чем отличается психически здоровый человек от человека наоборот, поэтому можно считать сумасшедшими всех. Но некоторых — неправильно сумасшедшими. Их помещают в сумасшедшие дома, где правильно сумасшедшие психиатры приводят сумасшествие в установленную норму.
Михаил Егорович жил не в сумасшедшем доме, а в своей квартире на втором этаже. Ему всюду мерещились шпионы, и о них он пачками писал заявления в милицию. Безвылазно сидел на кухне у окна, нередко с биноклем и высматривал подозрительных. А подозрительными у него были все. Соседи, случайные прохожие, да кто угодно.
Страдал от этого, впрочем, один дядя Сережа, которому приходилось поступать с заявлениями по закону. А закону объяснить можно не все. Он тоже со странностями. Выбросить сумасшедшее заявление не разрешает, боится, как бы чего не вышло. Сам себя боится, не доверяет. Знает о себе что-то и грозит пальцем отражению в зеркале. Поэтому приходится дяде Сереже проверять написанное Михаилом Егоровичем, пусть даже коротко и формально.
И смешно! Закон у нас не только суровый, но и забавный. Приходит дядя Сережа со своей папочкой к тому, на кого заявление, достает чистый лист, и спрашивает "не являетесь ли вы шпионом, ну хотя бы немного". Гражданин, сдерживая смех, говорит "нет", "и жена у меня не шпионка", "и теща, скорее всего, тоже". Дядя Сережа серьезно записывает это на бумагу, потом печатает справку, что "в ходе проведенной проверки информация не подтвердилась", и отправляет заявление пылиться в архив. Работа нетрудная, но таких заявлений сотни.
Закон — вылитая игра. Некоторые правила в ней смешные, другие — страшные, а какие-то — смешные и страшные одновременно. Выдумают же люди!
Дядя Сережа как-то проворчал, что сейчас-то мы смеемся, времена спокойные, а лет пятьдесят назад Михаил Егорович натворил бы делов.
Пошутил вот так дядя Сережа.
Михаил Егорович сошел с ума, когда служил в погранвойсках в каком-то маленьком городке на границе (в очень дальнем Подмосковье, иными словами).
В чем заключается работа пограничника? Ловить шпионов, конечно. Но вышло так, что безвылазно лазил Михаил Егорович по горам, лесам и болотам тридцать лет (жениться было некогда), но ни одного шпиона не поймал, даже самого завалящего. И его товарищи не поймали. И на соседних участках границы такая же безрадостная безшпионская картина.
Стал думать Михаил Егорович. Враждебное капиталистическое окружение вроде есть. Государственные секреты — тоже. И граница имеется! Со всеми удобствами. С разделительной полосой из зыбучего песка бездонной глубины, колючей проволокой до макушек вековых сосен и пограничными псами крупнее теленка с накрашенными фосфором мордами.
Все есть, а шпионов — нет. Ну почему, ведь для них территорию обустраивали! Незаметно попасть к нам они не могли, нашу границу и ворона неучтенной не пролетит. Напрашивается только одно объяснение: империалисты, чтоб их не съели пограничные собаки, принялись вербовать советских граждан. Тех, кто живет здесь, на внутренней
