Он разжал кулак и продемонстрировал ладонь в волдырях. Из-под лопнувшей кожи сочился гной.
— Это не больно, — сказал Деклан. — Ладонь как будто онемела. Впрочем, поделом мне. Следовало думать головой.
Первой мыслью Кута было то, что парень лжет. Второй — что существует какое-то логическое объяснение. После чего он припомнил отцовское изречение: «Логика — последнее прибежище труса».
Деклан снова заговорил. На этот раз в его речи слышалась взволнованность:
— Его прозвали Кровавой Башкой.
— Кого?
— Того зверя, что похоронили. Все это есть в исторических книгах. Он получил такое прозвище из-за огромной головы, круглой и бледной, как луна, местами ободранной, как освежеванная туша.
Теперь Деклан уже не мог остановиться. Он даже начал улыбаться.
— Он питался детьми, — сказал он и засиял: так сияет младенец, перед тем как получить мамкину грудь.
О зверстве на ферме Николсонов стало известно только в воскресенье ранним утром. Мик Глоссоп ехал в Лондон, свернул на дорогу, проходившую мимо фермы («Сам не знаю почему. Обычно там не езжу. В самом деле непонятно»), и увидел у ворот разбуянившееся стадо коров, недоенных как минимум сутки. Глоссоп остановил свой джип у обочины и вошел во двор.
Тело Денни Николсона успели облепить мухи, хотя солнце взошло меньше часа тому назад. Внутри дома он обнаружил останки Амелии Николсон — несколько лоскутков от платья да небрежно отброшенную ногу. Внизу лестницы лежало искалеченное тело Гвен Николсон. На трупе не было ни ран, ни признаков сексуального насилия.
К девяти тридцати деревушку Зил наводнила полиция, и на лице каждого прохожего отпечаталось потрясение от случившегося. И хотя слухи о том, в каком состоянии нашли тела, противоречили друг другу, все сходились в одном: преступление было зверское. Особенно это касалось убийства ребенка, которого преступник предположительно расчленил, а потом уволок куда-то неизвестно зачем.
Опергруппа по расследованию убийств обосновалась в «Верзиле», пока рядовые сотрудники обходили дом за домом, опрашивая всю деревню. Ничего не всплыло. Никто поблизости не встречал никаких чужаков, никто не заметил ничего подозрительного в поведении других односельчан, пусть даже дело касалось браконьера или жуликоватого торговца недвижимостью. И только Энида Блаттер, полногрудая матрона, упомянула, что больше суток не видела Тома Гарроу.
Труп нашли там, где его оставил убийца, и еще несколько часов выковыривали из земли. Черви в голове и чайки у ног. Голени в том месте, где брюки вылезли из сапог, были склеваны до кости. А когда его выкопали, из ушей трупа полезли целые семейства мокриц, нашедшие там убежище.
Вечером в таверне царило подавленное настроение. Сидевший в баре сержант уголовной полиции Гиссинг, которого прислали из Лондона возглавить расследование, обрел внимательного слушателя в лице Рона Милтона. Сержант обрадовался, встретив в этой глуши лондонца, а Милтон почти три часа подливал им обоим виски с содовой.
— Двадцать лет службы, — все повторял Гиссинг, — и ни разу не видел ничего подобного.
Что не совсем соответствовало истине. Был в его практике случай, лет десять тому назад, когда он нашел в чемодане, оставленном в камере хранения на Юстонском вокзале, проститутку (вернее, отдельные ее фрагменты). Был еще наркоман, которому вздумалось гипнотизировать полярного медведя в Лондонском зоопарке: когда его выловили из бассейна, зрелище было еще то. Да, Стэнли Гиссинг на своем веку повидал немало…
— Но это… ни разу не видел ничего подобного, — упорно твердил он. — Меня чуть не вывернуло, честное слово.
Рон сам таком не знал, зачем слушал Гиссинга; просто не нашлось другого занятия, чтобы убить вечер. Рон, в молодости приверженец радикализма, никогда не питал особой любви к полиции и теперь испытывал какое-то странное удовольствие, спаивая этого самоуверенного идиота.
— Это долбаный псих, — говорил Гиссинг, — можешь мне поверить. Мы его легко возьмем. Человек, совершивший такое, себя не контролирует. Он не заметает следов, и ему все равно — жив он или мертв. Любой, кто способен разорвать семилетнего ребенка на куски, рано или поздно сломается. Видал я таких.
— Да?
— Не сомневайся. Рыдают как дети, сами все в крови, словно только что со скотобойни, а слезы в три ручья. Жалкое зрелище.
— Значит, вы его возьмете.
— Легко, — заверил его Гиссинг, щелкнув пальцами, и, пошатываясь, поднялся, — Вот увидишь, мы его возьмем.
Он взглянул на часы, а потом на пустую рюмку. Рон больше не предлагал повторить.
— Что ж, — сказал Гиссинг, — пора возвращаться в город. Отчитываться.
Качнувшись, он направился к двери, предоставив Милтону оплачивать счет.
Кровавая Башка наблюдал, как машина Гиссинга выползла из деревни и поехала по северной дороге, почти не пробивая ночную тьму своими фарами. Шум двигателя заставлял его тревожиться, особенно когда машина натужно ревела, поднимаясь в гору рядом с фермой Николсонов. Этот незнакомый ему зверь рычал и кашлял, а людишки каким-то образом им управляли. Если он должен вернуть себе королевство, то рано или поздно придется одолеть и такого зверя. Кровавая Башка подавил страх и приготовился к бою.
Круглая луна оскалилась острыми зубами.
На заднем сиденье машины Стэнли слегка прикорнул, и ему снились маленькие девочки. Эти очаровательные нимфетки карабкались по ступеням в свои спаленки, а он, неся дежурство у лестницы, наблюдал за ними, подглядывая, какие на них штанишки. Привычный сон, о котором он не собирался никому трепаться, даже в пьяном виде. Не то чтобы он стыдился — он точно знал, что за многими его коллегами водились и не такие грешки, а гораздо пикантнее. Просто это был его сон, и он не намеревался ни с кем им делиться.
Молодой офицер, служивший водителем у Гиссинга без малого полгода, ждал, пока старик не заснет покрепче. Тогда, и только тогда он мог бы рискнуть включить радио и послушать, с каким счетом сыграла его команда. Австралия скатилась вниз в отборочных матчах по крикету — вряд ли ей удалось улучшить счет в последней игре. Вот где настоящая карьера, думал он, сидя за рулем. Не то что теперешнее его занятие.
Оба, и водитель, и пассажир, погруженные в собственные думы, так и не заметили опасности. А Кровавая Башка теперь преследовал автомобиль гигантскими шагами, легко поспевая за ним, пока тот кружил по темной дороге.
Внезапно в нем вспыхнул гнев, и, зарычав, он выбежал с поля на асфальт.
Водитель резко крутанул руль, чтобы избежать столкновения с чем-то огромным, что выпрыгнуло прямо перед горящими фарами и завыло, как стая бешеных псов.
