— В следующий раз получишь в зуб, художник… — для порядка проворчала я, целуя небритую щёку, а сердце растекалось воском.
Гарик отступил на шаг, наслаждаясь произведённым эффектом.
— Классно сегодня выглядишь! Новый костюм?
— Почему только «сегодня»?
(Ненавижу этот мужской «комплимент»!)
Я наклонилась к ведру и попыталась зарыться лицом в самый большой букет. Цветы пахли одуряюще, даже закралось подозрение, уж не сбрызнул ли их любимый розовым маслом — с него станется…
Гарик вроде как смутился:
— Сегодня? Я разве сказал «сегодня»?
Я молчала, не желая ему помогать.
— Ну, наверное, потому что сегодня — особенный день, — пытался вырулить Гарик, смущаясь ещё больше. Я напряглась: это было на него не похоже. А вдруг?..
Любимый обошёл меня сзади и обнял за плечи — так, чтобы я не могла видеть его лица. Зато я почувствовала его пальцы — длинные, сильные, пожалуй, даже грубые. Он поглаживал ими шелковистое сукно Костюма, стараясь проникнуть под него, к блузке.
Я поёжилась.
— Сегодня особенный день, — повторил Гарик, — потому что…
«Потому что… ЧТО?» — я сжалась в ожидании, и сладкая радость начала растекаться по телу: я уже давно не надеялась, что он когда-нибудь решится на ЭТО.
— …потому что… (НЕУЖЕЛИ?!) … я прошу вашей руки, милая барышня! — мелодраматическим шёпотом закончил Гарик и сделал движение, решительно пытаясь снять с меня пиджак.
Я ДАЛА ЕМУ ПОЩЁЧИНУ.
— Ты что, с ума сошла? — Гарик отскочил и смотрел на меня с недетской обидой: я столько раз сама намекала ему на ЭТО!
— Прости, — сказала я, зябко натягивая пиджак на плечи. — Ты сделал мне больно.
Это была правда, но любимый не мог этого знать: в тот момент, когда он пытался меня раздеть, я почувствовала, как от меня отрывают что-то безумно родное — точно снимают кожу.
— В самом деле? — он озадаченно потёр подбородок.
Отвечать не хотелось. Я плюхнулась в кресло и закурила. Гарик вздохнул, топчась рядом:
— Ты последнее время какая-то нервная. Если наше свадебное путешествие всё-таки состоится, я увезу тебя из города. Так что, «да»?
На сей раз искушать судьбу я не стала: затушила сигарету и притянула его к себе. Сколько раз я воображала себе эту минуту!
— Но-но-но, девушка! — смеясь, пытался вырваться Гарик. — Сделку следует обмыть!
Хорошее настроение вернулось к любимому полностью: он выудил из холодильника золотистую бутыль и шумно распечатал. Брют весёлым фонтаном сиганул в бокалы.
— За тебя! — подмигнул Гарик.
— За нас! — поправила я.
Гарик счастливо кивнул и тихонько стукнул своим бокалом в мой.
Несколько капель шампанского брызнуло на рукав. Я вздрогнула, как от ожога. Любимый не заметил.
Он выдул вино до капли, потом небрежно выбросил хрусталь за окно. Бокал нежно звякнул вдали, прощаясь с нами.
— На счастье! — Гарик улыбался во все тридцать два зуба.
Я пыталась насухо оттереть пятно с рукава льняной салфеткой.
— Да брось ты! — не выдержал жених. — Сними и забудь, ты же дома!
— НЕТ! — я не узнала свой голос. — Не надо. Меня что-то знобит, — я заискивающе улыбнулась, пытаясь загладить тягостное впечатление от резкого возгласа.
— Правда? — усомнился Гарик. Неудивительно: стоял душный июль, и ещё мне почему-то казалось, что именно розы источают изо всех углов этот удушающий жар…
— Ты не простыла? — беспокоился любимый. — Может, разденешься и ляжешь в постель?
РАЗДЕТЬСЯ?!
Я вскочила на ноги:
— Нет-нет, ты только не беспокойся! Просто… Это всё так неожиданно! — я глупо хихикнула. — Может, у меня нервная лихорадка? Мне надо побыть одной.
Я говорила скороговоркой, чтобы Гарик не успел вставить слова, а сама судорожно собирала вещи:
— Я позвоню!
Уход напоминал бегство.
Вылетая сквозь калитку в решётчатом заборе, красиво опоясывающем дом, я спиной чувствовала, как любимый тревожно глядит мне вслед.
* * *
Дома я плюхнулась на постель прямо в обуви и долго лежала, глядя в потолок. Не было ни малейшего желания шевелиться — не было вообще никаких желаний. Мне было легко и комфортно. Постепенно в голову начали возвращаться мысли, приобретая форму какого-то уродливого диалога.
— Он тебя не стоит, — сказал Костюм.
— Что ты в этом понимаешь, — вяло отозвалась я. Спорить совсем не хотелось.
— Побольше, чем ты, — Костюм был явно уязвлён. — Он делал предложение с таким видом, словно ты ему теперь обязана по гроб жизни. Он не понимает, что это ты делаешь ему одолжение.
— Прекрати. Никто не говорит ни о каком одолжении.
— Не говорит, — согласился Костюм. И упрямо добавил:
— Но думает.
Мне было лень соглашаться, что, пожалуй, Он прав. Было хорошо просто лежать, ни о чём не думая.
Зазвонил телефон. Я потянулась к трубке.
— Не снимай, это он.
— Ну и что? Извинюсь за свою дурацкую выходку.
— Тебе не в чем извиняться. Если сейчас снимешь трубку, то покажешь свою слабость.
— Глупости! — я вновь потянулась к мобиле.
— Ты не сделаешь этого!
И я не сделала. Просто не смогла пошевелиться: Он держал меня. Вдруг стало ясно, что я не могу с Ним бороться.
Телефон надрывался ещё долго, а я глотала бессильные слёзы, тщетно пытаясь овладеть ситуацией. Наконец, звонки стихли, и я почувствовала, что меня утешают: откуда-то пришло блаженное чувство покоя, и, уже засыпая, я ощущала, как бережно обволакивает костюм моё тело, стараясь защитить его от всех, от всех…
* * *
На работу я прилетела на полчаса позже, дыша, как взмыленная лошадь. Ритуся наводила марафет.
— Семёнов заходил, тебя хотел, — сообщила она, не отрываясь от зеркальца. — Я пыталась отмазать, только он что-то с утра не в духе. Лучше зайди к нему, засветись.
В любом заведении шеф представляет собой симбиоз Годзиллы и табурета. Наш не был исключением. Обычно разборки на его «ковре» заканчивались хватанием валидола, но сегодня что-то было не так: я летела в кабинет начальства, словно меня несла пара надёжных крыльев.
— Можно?
Семёнов-сан стоял у окна, спиной к двери. Почуяв, что жертва в зоне доступа, медленно развернулся и проделал священный обряд под названием «уничтожь клопа морально»: с мрачной улыбкой выглянул из-под очков, протянув: «Та-а-ак…»
Когда-то от этого «та-ака» я начинала тихонько икать, а сейчас спокойно подошла к креслу для вип-клиентов и легко приземлилась в него — нога за ногу.
— Садись, Семёнов, в ногах правды нет, — услышала я собственный голос, а пальцы изящным движением выудили из внутреннего кармана пиджака пачку «Воуга». — Зажигалки не найдётся?
Семёнов смотрел так, словно увидел чёрта. Мне это не понравилось:
