Но дохлая небритая рожа светилась довольством.
Лес, что поначалу казался черной бесконечной громадой, выглядел изнутри достаточно светлым. И закончился быстрее, чем предполагал Винни. Вслед за Петро он прошел по просеке. Минут десять — и стена леса осталась за спиной. Впереди был заросший высокой травой склон, еще одна громадная поляна, а дальше у противоположного склона между двух холмов устроилась маленькая, в два десятка домов, деревушка.
— Почти пришли, — кивнул на деревушку мертвяк и принялся спускаться вниз.
Винни молча двинулся следом. Спуск оказался неровный и довольно крутой, так что говорить особенно не хотелось. Хотя вопросов у парня было хоть отбавляй.
— И что, — не выдержал он на середине склона, — много таких деревень?
— На острове-то? Хватает.
— И кто в них живет? Такие, как ты?
— И как я, и всякие другие.
— А люди что же? — Винни споткнулся и полетел вниз.
Стараясь удержать равновесие, он засеменил ногами. В результате на ногах удержался, но остановиться смог уже только у подножья склона.
Петро, всхлипывая над ним своим странным смехом, продолжил спуск с каким-то чересчур показным достоинством. Винни подождал, покуда мертвяк спустится, и повторил вопрос.
— И люди встречаются, — кивнул упырь. — Но редко. Живчики вроде тебя стараются жить со своими. В городе. А в захолустье все больше простые дохлые парни. Такие, как я.
— В Пустоши?
— Пусть будет в Пустоши, — легко согласился Петро. — Как ни назови. Но ты не думай, у нас законы уважают. На человека никто руки не поднимет, даже за товар.
— А что за товар? — заинтересовался Винни.
— А ты что же, не в курсе, что здесь скупают?
Лупо помотал головой.
— Тогда лучше тебе этого не знать, — признался Петро и снова зашагал вперед.
Винни догнал его и пошел рядом, начисто забыв о собственных придирках к душку, что источал мертвый приятель. Он вообще на удивление быстро свыкся с мыслью, что рядом с ним шагает труп. Даже удивляться перестал, здраво рассудив, что у каждого свои недостатки, главное, чтоб человек был хороший. А живой он, мертвый ли, в носу ковыряет или на мостовую на площади перед зданием Совета плюет, это уже мелочи.
Так или иначе, от мысли, что жизнь выворачивается наизнанку, а рядом с тобой идет знакомый покойник, ведущий тебя в деревню, где живут другие покойники, можно было свихнуться. Либо с ней можно было смириться. Первый вариант Винни не устраивал, и он здраво предпочел второй.
— Петро!
— Ау? — притормозил мертвяк.
— А мы куда теперь?
— Сперва во-о-он в тот дом, — указал упырь. — С краю, видишь? Там сдам товар, получу расчет — и в таверну. Она с другого краю. Там ты поешь, потом прихватим кое-что и дернем до Лупа-нопа.
— Прямо сегодня? — удивился Винни.
— А чего время тянуть? Или у тебя другие планы?
Планов у Винни не было, и он замолчал.
Деревушка, как ни странно, имела свое название и именовалась Буна Нона. Что это значило, Винни не пытался даже предположить. Существа, что бродили по деревеньке и в ее окрестностях, заставляли содрогнуться. Монстры выглядели в точности так, как рисовали их родители непослушным детям в страшилках. Жуткие, искореженные существа. Рядом со многими из этих чудовищ Петро выглядел красавцем.
Но удивило другое. Деревня жила своей спокойной нечеловеческой жизнью, и жизнь эта от человеческой ничем не отличалась. Размеренность и уравновешенность здесь была в каждом движении. Местные не спешили, не суетились и не убивали время впустую. С неторопливой уверенностью они занимались своими делами.
Такое спокойствие и обстоятельность напомнили Винни фермерские хозяйства на крышах Витано. Там тоже не торопились и все успевали. Также царил покой и какая-то не свойственная большому городу гармония.
Но что самое удивительное, никто из местных не уделял Винни никакого излишнего или нездорового внимания. Никто не пытался напасть на него, никто не кидался терзать его на части. Так, пара взглядов и несколько фраз.
Петро остановился у крайнего дома, на который указывал еще от холма:
— Подожди здесь, живчик. Я скоро.
— Ты куда? — насторожился Винни.
— Товар сдам и вернусь, — пообещал Петро.
Винни хотел спросить еще, но не успел. Упырь, скособочившись под тяжестью своей сумки, поспешно уковылял задом. Парень остался в одиночестве. Ждать было скучно, и он, не торопясь, добрел до угла дома.
По ту сторону стена оказалась короче и заканчивалась шагов через пятнадцать. Зато дальше тянулся длиннющий забор с широкими воротами посередине. Из-за забора слышался шум, какой обычно случается на рынке, где все что-то продают, покупают, прицениваются, торгуются. В общем, делают все, что угодно, только ничего не делают молча. Вот только что могут продавать эти чудовища?
Любопытство оказалось сильнее здравого смысла, и Винни неторопливо потопал вдоль забора к воротам.
За воротами и в самом деле оказалось некое подобие базара. Винни заглянул на двор, утыканный прилавками, и содрогнулся. Кровь отлила от лица. Куда она делась, Лупо не знал, но чувствовал, что побледнел смертельно.
Чудовища, что торговались, продавали и покупали за забором, не были такими уж страшными. Но товар! На прилавках лежали куски изуродованных человеческих тел разной степени свежести. Привлекая рой мух, валялись шматы мяса. Рядом лежали отрезанные головы с выпученными глазами. Чуть в стороне белели кости.
Торг шел при этом так обыденно, будто торговали крыжовником и клубникой.
Винни судорожно сглотнул. Дурнота постепенно проходила. Спина, как оказалось, упиралась во что-то твердое. Он оглянулся. В беспамятстве он отошел от ворот и привалился к забору. Ладно, хоть не грохнулся без сознания. Но Петро! Зачем упырь приволок его сюда? Продать живьем?
Бежать, пока не поздно, подсказал внутренний голос. Винни повернулся, чтобы дать деру, но подскочил на месте, словно ему в седалище воткнули вилку. Перед ним стоял огромных размеров упырь и смотрел тусклым немигающим взглядом. В отличие от Петро с его стеклянными глазами, у этого детины взгляд был мутный, словно покрытый туманной пленкой.
— Покупаешь? — спросил упыряка.
— Н-н-нет, — пролепетал Винни.
— Продаешь? — не меняя тона, спросил тот.
— Что? У меня нет ничего.
— А себя?
Винни вытаращился на упыря, как на декана Урвалла, опоздавшего на лекцию.
— А что, — превозмогая страх и желание ретироваться, поинтересовался он, — бывает, чтобы кто-то себя продавал?