— Так ты-то уже не семилетний, — отвечаю, — голову свою другим забил. Психология толпы, то да се. А я занимался теорией чисел. Знаешь, Ферма, поиск множителей, простые-сложные, цельночисленные логарифмы. Так вот, была у меня теорийка, что каждому простому числу соответствует бесконечное количество отражений…
Сбился я вдруг. Слова говорю, а картинка за ними не встает. Попугай, да и только. Математика — дело одиночек. Помню, как ночами не спал, как в туалет с ноутбуком уходил. Гордость от первых публикаций, ощущение, что великая тайна дрогнет и даст трещину. Но теория эха будто выскочила из головы.
Людку каблуки уже не держат, привалилась к моему плечу. Глаз от красно-черной карусельки оторвать не может, только хихикает:
— А все-таки, «жи», «ши» пиши через «и»!
Из дневника:
У-у, раз уж ты попался мне на глаза!.. Кончилось время золотое, дружище-дневничище. Стали твои хозяева практически рядовыми гражданами. Спасибо змею-Мансуру, года не прошло, как утвердили визовый режим, и поток чуч хлынул на просторы необъятной. Чучи — это чужие, тоже змей придумал. Рыщут по городам и весям, спрос теперь — и на доцентов, и на кандидатов. Чучи готовы пообщаться с каждым. Шымдыршы, дорогие товарищи!
Получив от Мансура три котлеты за последний товарчик, отправились мы с Людкой в казино. Она в последнее время (как я ей в двух словах теорию вероятностей объяснил) увлеклась рулеткой и баккарой. Смешная, в азарт входит на раз, заводится, когтями сукно царапает. Смотрю на нее со стороны — радуюсь, хорошо нам вместе. Как в фильме: он — привлекателен, она — чертовски привлекательна…
Только прокол у нее случился: набор частушек почему-то Сорняк забраковал. Первый раз такое! Говорит, нужна не просто коллекция, а еще и анализ какой-то. Лингвистический, в общем. Людка полдня проревела, а потом ничего, успокоилась. Села переделывать. Только трудно дело продвигается.
У меня-то — лучше. Оттарабанили с Лохмачом диффуры. За шесть часов управились, в темпе вальса. Ползает у нас теперь дома по потолку морская звезда, биотех. То нахохлится, то лучами в стороны растечется. Чистит воздух от микробов, но не как фильтр, а по-умному, блюдет баланс.
Вторую такую дочке подарили. Ну, а остальное, как обычно, змей забрал.
////
Вот, четверть часа с ручкой над пустой страницей просидел. Что за привычка такая, мысли протоколировать? И Людка ругается, говорит, как сгорбишься над тетрадкой, рот откроешь, так вылитый даун. Надо мне, старик-дневник, немножко обдумать, что в тебя писать, а что нет.
Шымдыршы?
Тридцать первое декабря
Зажрались, скотины! Я ж работал, ночей не спал, а Лохмач только пролистал мои расчеты, и говорит: «К сожалению, мы сейчас не в состоянии быстро обработать эту бесценную информацию». Это у него, значит, натуральные извинения, что вместо глайдера нового или какой другой штуковины навороченной, будет опять всякой мелочевкой расплачиваться.
Обидно, однако! Тупоумные уродцы слетелись со всей галактики, а платить толком не хотят. Уже год, как толкаем их жалкую науку вперед. Как же вы, говорю, лохматая твоя башка, до сих пор без возведения в степень обходились? Как звездолеты свои построили, как вообще в воздух подняться смогли? А он не отвечает толком, крутит, видно, боится, что я цену набавлять стану.
А мне и так хорошо. С Мансурчиком сразу договорились: игра наша называется «Кот в мешке», и деньги он мне отдает еще до контакта. О сумме столковались, и что там Лохмач в посылку уложил, мне теперь фиолетово. И куда это девать, Мансур сам разберется. Он меня сразу на выходе встретил и до дачки подбросил — лениво мне что-то стало в последнее время глайдер водить. Поросенка подарил, к столу, говорит, новогоднему. Вот так конструктивно я день и провел.
А какая красотень за городом! Снежок хрустит празднично, на ветвях шапки белые, только елку у сарая обтрясли, да в лампочки обмотали. Дым коромыслом, совсем стемнело уже, а еще ни стол не накрыт, ни банька не протоплена. Старую грязь не смыть — так и в следующий год дороги не будет, точно говорю!
Бабы суетятся, салаты строгают, селедочку чистят. Зятек над мангалом танцует, полешки крутит. Дочура, балда, на растопку бумагу искала, так из моего старого дневника страниц понадергала.
Хотел на нее сначала собачку спустить, а потом и думаю: на что мне сдалась эта писанина? Что я, перечитывать, что ли, это стану? Если только в старости, на грани маразма. А что, может на мемуары сгодится? Все ж таки академик наук, из первых контактеров, человечеству светлое будущее своими руками, вот этими вот, состряпал.
Одна ерунда только засела в голове занозой. Дает мне, значит, Лохмач коробку с Мансуровым добром, и, со всем почтением: «Шымдыршы!» Мне и приспичило вдруг спросить, мол, запамятовал я, как ваше шымдыршы на человеческий язык переводится?
Лохмач и говорит: «Поделись мудростью».
Понятное дело, машинки-переводчики за год-то заточили еще как, они теперь и интонацию передают, и даже акценты инопланетные имитируют. Не то, что в январе было на первых контактах, стыд один! А тогда, вначале, я то же самое спросил, и Лохмач ответил — но чуть-чуть по-другому. Сколько ни пыжусь, не могу вспомнить, что.
Хотя зачем нам, землянам, эта лингвистика-фигистика? Пусть галактика русский да английский учит. А нам пора пошевеливаться, в баню с веничком, а там и за стол.
— Люсёк! Ты водку в морозильник не забыла сунуть?
Раз… раз… раз, два, три…
Что будет слышно при таком ветре? Самый солнцепек, на камнях можно блинчики печь, но я всегда приезжала сюда, чтобы спокойно подумать. Двадцать минут езды, вроде и в черте города, и заплевано все вокруг, только надо смотреть не под ноги, а на море и скалы. Не отвлекаться на машины, с присвистом ложащиеся в поворот в полусотне шагов за спиной. Вот оно, мое тайно-явное место: высокий обрыв недалеко от мыса Фиолент. Сегодня я здесь, видимо, в последний раз. Как повезет.
Началось все как в анекдоте: Марку сказала, что иду в кино с Пашкой, Пашке — что с Марком, а сама уехала в Херсонес загорать. Отары квелых туристов толклись вокруг не знающих устали экскурсоводов, раскаленные фотоаппараты равнодушно складывали в свое нутро одни и те же виды, осоловевшие продавцы сувениров обмахивались газетами. Минуя туристический бедлам, я проскочила к лестнице, сбежала вниз, на ходу сдернула майку, и уже через минуту сидела по шею в воде.
Пушечный выстрел констатировал полдень, не лучшее время для загорания, но я распласталась на кривобоких валунах, подставила себя солнцу и замерла, закрыв глаза. Отовсюду наплывали звуки — шелест волн, разговоры чаек, случайный пляжный треп, далекие шумы и гудки порта.
