— Племянник, черта с два! Отвернись. Может, он умеет читать по губам. Иди помедленней. До угла и обратно. Видишь его лицо? Его глаза, Уилл! Глаза не меняются с возрастом, они одинаковые, хоть у молодого, хоть у старого, у шестилетнего или у шестидесятилетнего! Лицо мальчика, это да, но глаза мистера Кугера!
— Нет!
— Да!
Они остановились, чтобы немного успокоить бешено колотившиеся сердца.
— Нельзя стоять. — Они снова пошли. Джим, крепко сжимая руку Уилла, вел его за собой. — Ты видел глаза мистера Кугера, когда он поднял нас и хотел треснуть головами друг о дружку? Ты видел мальчишку, который спрыгнул с карусели? Когда мы прятались на дереве, он посмотрел вверх почти прямо на меня! Я точно в печку заглянул — такой жар! Я эти глаза никогда не забуду! И сейчас они там, в окне. Поворачивай обратно. Давай пойдем назад, как ни в чем не бывало… Надо предупредить мисс Фоли о том, кто прячется в ее доме, правда?
— Джим, только смотри, не напугай мисс Фоли или того, другого!
Джим не ответил. Идя рука об руку с Уиллом, он быстро взглянул на друга и подмигнул сияющими зелеными глазами.
И Уилл вдруг испытал к Джиму чувство, которое всегда появлялось у него, когда он вспоминал об одной собаке, которая была у них очень давно. Иногда эта собака, месяцами смирная и послушная, вдруг убегала неизвестно куда, несколько дней пропадала и, наконец, с трудом прихрамывала обратно, тощая, вся в репьях, воняющая болотом и отбросами; казалось, она обошла все помойки и свалки этого мира, а затем почему-то вернулась домой с умильной улыбкой на морде. Папа называл собаку Платоном, философом-пустынником, и говорил, что если бы можно было глядеть на мир ее глазами, мы узнали бы о нем все. Возвратившись, собака снова вела примерную жизнь и следовала всем образцам приличий, а затем исчезала, и все начиналось сызнова. Сейчас, идя рядом с другом, он, казалось, слышал, как Джим скулит и подвывает. Он чувствовал, как ощетинились все волоски на его теле. Он чувствовал, как настораживаются его уши, видел, как он принюхивается к темноте. Джим улавливал никому не известные запахи, слышал тиканье часов, показывавших совсем другое, не наше время. Даже язык его двигался как-то странно — он облизывал то нижнюю, то верхнюю губу, когда они опять остановились перед домом мисс Фоли.
В окне никого не было.
— Сейчас поднимусь и позвоню, — сказал Джим.
— Неужели ты хочешь встретиться с ним лицом к лицу?
— Мы должны проверить, разве нет? Пожать ему лапу, поглядеть в его глаза, и если это он…
— Разве мы не предупредим мисс Фоли до того, как с ним встретимся?
— Глупый, мы ей потом позвоним! Пошли!
Уилл вздохнул и заставил себя подняться по ступенькам; ему хотелось и в то же время не хотелось узнать, были ли у мальчика, жившего в доме, глаза мистера Кугера, вспыхивающие между ресницами, как светляки в темноте.
Джим позвонил у двери.
— Что если выйдет он? — спросил Уилл. — Слушай, я так боюсь, что могу напустить в штаны. А почему ты не боишься, Джим, почему?
Джим оглядел свои совершенно спокойные руки.
— Будь я проклят! — сказал он и тут же удивленно выдохнул. — Ты прав! Я не боюсь!
Дверь широко распахнулась.
Мисс Фоли лучезарно улыбалась им, стоя на пороге.
— Джим! Уилл! Как мило!
— Мисс Фоли! — выпалил Уилл, — с вами все в порядке?
Джим свирепо поглядел на него. Мисс Фоли засмеялась:
— А что со мной должно случиться?
Уилл покраснел:
— Да это все те проклятые карнавальные зеркала…
— Какие глупости, я уже забыла про них. Что же, мальчики, может войдете?
Она широко распахнула дверь.
Уилл собрался было шагнуть вперед, но остановился.
За спиной мисс Фоли виднелся занавес из темно-синих, нанизанных на шнуры бусин, он был как грозовой ливень, хлеставший у входа в скромную гостиную.
Там, где ливень касался пола, виднелись носки пары пыльных маленьких ботинок. Там, за стеной ливня, стоял в нерешительности злой мальчик.
Злой? Уилл прищурился. Почему злой? А потому. Этого «потому» было вполне достаточно. Да, мальчик, и к тому же злой.
Мисс Фоли повернулась и позвала сквозь темно-синие непрерывно струящиеся бусины дождя: «Роберт?» Потом взяла Уилла за руку и легонько потянула его к занавесу. «Иди встречать моих учеников».
Стеклянный дождь продолжал литься. Внезапно, из него высунулась конфетная, сладко-розовая рука, она словно бы решила проверить, какая погода в холле.
Хорошенькое дельце, подумал Уилл, ведь он посмотрит мне в глаза! Он увидит карусель и самого себя на ней, и как едет назад, назад… Я знаю — это отпечаталось у меня в глазах, ведь тогда меня будто молнией ударило!
— Мисс Фоли! — сказал Уилл.
Теперь и розовое лицо выглянуло через замерший вокруг шеи ливень.
— Мы должны сказать вам ужасную вещь…
Джим толкнул Уилла в бок.
Теперь вслед за лицом и весь мальчик появился из-за ливня бусин. Дождь зашуршал у него за спиной.
Мисс Фоли внимательно наклонилась к Уиллу. Джим свирепо сжал его локоть. Уилл запнулся, покраснел, потом вдруг выкрикнул:
— Мистер Кросетти!
Совершенно неожиданно он очень ясно вспомнил объявление в окне парикмахерской. Объявление это он заметил, когда они пробегали мимо:
«ЗАКРЫТО.
ПАРИКМАХЕР БОЛЕН»
— Мистер Кросетти! — повторил он и быстро добавил: — Он умер!
— Что… парикмахер?
— Парикмахер? — эхом повторил Джим.
— Видите эту стрижку? — повернулся Уилл и, дрожа, поднес руку к голове. — Это его работа. А мы только что гуляли там, и висело объявление, и нам сказали…
— Какое несчастье. — Мисс Фоли протянула руку, чтобы вывести странного мальчика на середину холла. — Я так огорчена. Ребята, это Роберт, мой племянник из Висконсина.
Джим протянул руку. Племянник Роберт пытливо посмотрел на него.
— Что ты разглядываешь? — спросил он.
— Кажется, я тебя где-то видел, — ответил Джим.
«Джим!» — завопил про себя Уилл.
— Ты похож на моего дядю, — невинным голосом добавил Джим.
Племянник перевел взгляд на Уилла, который упорно смотрел в пол, опасаясь, что мальчик заметит его смятение и увидит отпечатавшуюся в глазах карусель. Ему вдруг безумно захотелось, чтобы загудела исполняемая наоборот музыка.
Ну, подумал он, посмотри ему в лицо?
И он взглянул на мальчика в упор.
Это было так дико и безумно, что пол закачался у него под ногами, ибо вместо лица он увидел розовую сияющую маску милого мальчугана, какие продаются к празднику Всех святых; только через дырки для глаз глядел мистер Кугер, смотрели его старые, старые глаза, светящиеся, как острые синие звезды, свету которых пришлось лететь миллион лет, прежде чем он достиг земли. Через маленькие ноздри, вырезанные в этой сияющей восковой маске, дыхание мистера Кугера выходило как пар, охлажденный льдом. Его язычок, словно пирожное с тем же названием, двигался позади белых, как маленькие конфетки, зубов.
