– Понял, – сказал я. – Будет исполнено.
– Смотри, не подкачай! Я Асееву скажу, что подарок передал. И те две коробки с коньяком смотри не забудь. И не вздумай вскрывать – оболочки протухнут!
Когда я уходил, Карпентер все еще продолжал улыбаться и шевелить губами. И я вдруг подумал, что эти двое нашли друг-друга. И не зря Бодун суетится. Эндрю Джонович теперь всегда будет при нем. А вот Бодуна при Эндрю Джоновиче скоро не станет. Вероятно, и я при нем останусь. А вот он при мне – нет. И это – жаль…
Мы с Асеевым стояли рядом в переходном коридоре из раздевалки в спортивный зал. Сила тяжести здесь была номинальной, поэтому я, ощущая некоторое возбуждение, переминался с ноги на ногу, Асеев же стоял неподвижно и как бы прислушивался. Лицо его было бесстрастным, но глаза блестели, и я понял, что он тоже взволнован.
Я выглянул в зал. Люди стояли там и сям, группами, парами и в одиночку. Все без исключения были одеты в парадную форму, но никакой особой торжественности в их позах я не отметил. Шутили, смеялись, вероятно, рассказывали анекдоты. Один парнишка, пользуясь удобным случаем, демонстрировал группе приятелей свои способности в прыжках в длину с места. При каждом прыжке с него слетала фуражка, товарищи ловили ее на лету и с гоготом коллективно водружали на место. На глаз я не мог определить, кто из какого экипажа.
Капитан зашел в коридор, оглядел меня критическим взором, разгладил какую-то складку на плече, слегка сдвинул мне на лоб фуражку, дружески кивнул и вышел обратно в зал. Раздались отрывистые команды, послышался топот ног, как будто в зале началась какая-то игра.
Асеев сказал:
– Наш выход. Пора.
Я приосанился, но почему-то не мог сдвинуться с места. И тут Асеев улыбнулся.
– Не дрейфь, – сказал он весело. – Главное – сделано. Остались пустяки. Сейчас распишемся в бортовом журнале, потом ты, как старший на борту, скажешь напутственное слово, и можно идти обедать. Ты речь-то придумал? Ваш кэп сказал, что он тебя предупредил.
– Да, – сказал я. – Кэп меня предупредил.
– Интересно будет послушать. Будь я на твоем месте, даже не знаю, что бы я сказал…
И тут мне резко полегчало. Вероятно, потому, что я понял, какие слова следует говорить. Оставалось только не перепутать их последовательность. И я шагнул в зал.
На меня немедленно устремили взоры сотня человек. Экипажи были построены в две шеренги – одна против другой. Капитаны, стоявшие первыми в шеренгах, сделали пол-оборота и поднесли руки к козырькам. Я, вспомнив себя в зеркале, тоже поднял руку в приветствии. Позади я услышал шорох одежды, и понял, что Асеев сделал то же самое. Спустя секунду-другую мой капитан опустил глаза, и я понял, что руку следует опустить. Асеев сделал шаг и встал рядом со мной. Капитаны отделились от своих шеренг и подошли к нам. Наш капитан нес в левой руке объемистый талмуд – это был бортовой журнал "Челленжера". Сколько таких журналов я просмотрел – и не упомню, а что приходилось в них, порой, читать – ни в сказке сказать, ни пером описать. Но вот про этот конкретный бортжурнал я почти точно мог сказать, что вижу его в последний раз…
– Что ж, господа, приступим к исполнению формальностей, – деловито произнес наш капитан. – Прошу!
Он жестом указал на небольшой высокий столик, стоявший неподалеку. Мы кучно подошли к столику, наш капитан раскрыл журнал и что-то в нем написал. Следом за ним в журнале расписался второй капитан. То же самое проделал Асеев. Я был последним. На странице уже имелись три абзаца.
Первый был записан красивым четким почерком:
"Дата… Лайнер "Челленджер" передал под управление капитана Гессенберга. Капитан, подпись, Стоянов."
Второй абзац даже опытному графологу не дал бы пищи для размышлений. Написан он был почти печатными буквами, и в нем значилось:
"Дата… Лайнер "Челленджер" принял под управление у капитана Стоянова. Претензий по составу и состоянию судна не имею. Капитан, подпись, Гессенберг."
Ниже свой автограф оставил Асеев:
"Лайнер Челленджер принял в состав своей флотилии. Претензий по состоянию оборудования и комплектации груза не имею". Далее следовал энергичный росчерк и расшифровка: "Асеев".
– Я тоже должен тут расписаться? – спросил я у своего капитана.
Тот пожал плечами:
– Это не обязательно. Если сочтете необходимым. Возможно, у вас имеются какие-нибудь замечания, или рекомендации.
– У меня есть пожелание, – сказал я.
– Ну так и пишите – какие проблемы. Только дату поставьте.
И я написал:
"Дата… Ребята, от всей души желаю вам на этом замечательном корабле открыть еще одну Землю! Подпись. Кукса."
Асеев следил за тем, что я пишу через плечо. Когда я кончил и расписался, он хлопнул меня по плечу и сказал весело:
– Первый раз вижу такую разухабистую запись в бортжурнале.
И обратившись к своему капитану сухо приказал:
– Замечание Комиссара Зоны обвести в рамку и принять к неукоснительному исполнению!
Тот заглянул в журнал, дернул щекой, аккуратно закрыл журнал, сунул под мышку, вытянулся, поднес руку к козырьку и сказал отрывисто:
– Будет исполнено! Возьму под личный контроль!
– Ну, с формальностями мы, кажется, покончили.., – начал было я, но мой капитан перебил:
– Минуточку! – он достал из кармана свернутую бумажку. – Вот акт – извольте подписать. Там все уже подготовлено, и даты и фамилии…
Я развернул бумажку и прочитал:
"Акт передачи судна". Далее следовал замысловатый текст, из которого следовало, что в связи с тем-то и тем-то, возникшим вследствии того-то и того-то комиссией в составе тех-то и тех-то КК "Челленджер" признан непригодным для эксплуатации в качестве того-то, и передается командору Асееву для решения вопроса о дальнейшем использовании либо полной утилизации."
Асеев пробежал глазами текст, брови его приподнялись, а рука невольно двинулась вверх. Он начал чесать затылок, отчего фуражка полезла на нос, и если бы капитан ее вежливо не придержал, вовсе бы упала.
– Что это за филькина грамота? – Асеев поднял насмешливый взгляд на капитана.
– Это такой акт, – невозмутимо произнес капитан. – Текст его передан мне за подписью Петра Яновича Гири. Так будем подписывать, или как?
– Конечно же будем! – сказал Асеев. – Еще бы мы не будем! Мы его еще как будем! Просто… Ну это же надо такое придумать! Вот ведь формалисты-бюрократы…
Сказав это, Асеев бросил лист на стол, взял перо и размашисто подписал. Я тоже подписал – а куда было деваться. Следом подписал и капитан, потом аккуратно свернул листок, засунул в какман, а карман застегнул на молнию. И произнес значительно:
– Во всем нужен порядок!
– А что, относительно других судов тоже такие же акты состряпаны? – поинтересовался Асеев. – Я ничего больше не подписывал.
