Сегодня занятия сократили на половину, таким образом, мы сможем все пойти на тесты, которые будут после обеда. Мое сердце ускоряется.
— Кажется, ты совсем не беспокоишься насчет того, что они скажут? спрашиваю я Калеба.
Мы останавливаемся в прихожей, где разойдемся по разным путям: мой брат пойдет на урок углубленной математики, а я — на историю фракций.
Он приподнимает бровь и спрашивает:
— А ты?
Я могла бы сказать ему, что в течение многих недель не переставала думать о том, на что укажет мне тест способностей: Отречение, Искренность, Эрудиция, Дружелюбие или Бесстрашие?
Вместо этого я улыбаюсь и говорю:
— Вообще-то нет.
Он улыбнулся в ответ.
— Ладно… тогда хорошего дня.
Я иду к своему кабинету, закусывая нижнюю губу. Он так и не ответил на мой вопрос.
Коридоры очень узкие, хотя свет, проникающий через окна, создает иллюзию пространства; эти проходы — одно из нескольких мест, где фракции смешиваются в нашем возрасте. Сегодня толпа как никогда оживлена в этот последний день помешательства.
Девушка с длинными вьющимися волосами машет своему другу вдалеке и кричит «привет» почти мне в ухо. Рукав ее куртки ударяет меня по щеке. Внезапно парень из фракции Эрудиция в синем свитере пихает меня. Я теряю равновесие и падаю, больно ударившись об пол.
— Проваливай, Стифф[1]. — Он буквально сметает меня, и продолжает спускаться по коридору.
Мои щеки горят. Я встаю и отряхиваюсь. Несколько человек остановились и заметили мое падение, но ни один из них не предложил помощь. Они следят за мной с другого конца коридора. Такое происходит и с другими членами моей фракции уже в течение многих месяцев. Эрудиция опубликовывала обличительные статьи об Отречении, и это начало сказываться на отношениях в школе. Серая одежда, простая прическа и скромное поведение моей фракции, как предполагается, должны облегчать мое существование и делать меня незаметной, так удобно всем. Но теперь все изменилось, они сделали нас мишенью.
Я остановилась у окна в Крыле E и жду Бесстрашных, которые скоро приедут. Я делаю это каждое утро. Точно в семь часов двадцать пять минут Бесстрашные демонстрируют свою храбрость, спрыгивая с движущегося поезда.
Мой отец называет Бесстрашных «хулиганами». Они все в пирсинге, татуировках и одеваются только в черное. Их основная цель в том, чтобы охранять забор, который окружает наш город. Зачем? Я не знаю.
Они пугают меня. Я должна быть удивлена, какая же в этом храбрость — которую они называют достоинством? Какое значение имеет металлическое кольцо в вашей ноздре? Вместо этого мои глаза цепляются за них везде, где бы они ни проходили.
Рев гудка, звук, отскакивающий от моей груди. Свет, падающий на дорогу, мигает, и поезд несется прочь мимо школы, скрипя рельсами. В последний момент несколько машин едва успевают проскочить, поток бегущих молодых людей в темной одежде отталкивается от движущихся автомобилей, некоторые приседают и крутятся, другие, делают несколько шагов прежде, чем окончательно вернут себе равновесие. Один из парней обхвативший девочку за плечи, смеется.
Наблюдать за ними глупо. Я отворачиваюсь от окна и шагаю сквозь толпу в класс истории фракции.
Тест начинается после обеда. Мы сидим за длинными столами в кафетерии, и распорядители называют десять имен за раз, по одному для каждой тестовой комнаты. Я сижу рядом с Калебом, напротив нашей соседки Сьюзен.
Отец Сьюзен должен ездить по всему городу по работе, так что, у него есть автомобиль, и он подвозит ее с братом в школу и забирает оттуда каждый день. Он предлагал подвозить и нас, но, как сказал Калеб, мы предпочитаем выходить из дома позже и не хотели бы причинять неудобства.
Конечно же, не хотели бы.
Распорядители, в основном, — добровольцы из фракции Отречение, хотя есть один Эрудит в комнате и еще один Бесстрашный в другой для тестирования нас, Отреченных, потому что правила гласят, что нас не могут тестировать люди из наших собственных фракций. В правилах также написано, что мы не можем готовиться к тестам в любой форме, так что, я не знаю, чего стоит ожидать.
Мой взгляд переходит от Сьюзен к столам Бесстрашных на той стороне комнаты. Они смеются, кричат и играют в карты. За другой группой столов болтают Эрудиты, сидя над книгами и газетами из-за своего постоянного стремления к знаниям.
Группа девушек из фракции Дружелюбия в желтой и красной одежде сидят в кругу на полу кафетерия, играя в какую-то игру, хлопая руками и напевая при этом ритмичную песню. Каждую пару минут я слышу общий хохот, когда одна из них выбывает и, впоследствии, обязана сидеть в центре круга. За столом рядом с девушками парни из Искренности широко размахивают руками. Они, должно быть, спорят о чем-то, но вряд ли серьезно, так как некоторые из них улыбаются.
За столом Отреченных все молча ждут. Традиции нашей фракции диктуют бездействующее поведение и вытесняют собой наши личные предпочтения. Я сомневаюсь, что Эрудиты всегда желают учиться, или что каждому Искреннему нравится оживленные дискуссии, но они могут бросать вызов устоям их фракции не больше, чем я.
Калеба вызывают в следующей группе. Он уверенно направляется к выходу. Я не должна желать ему удачи или уверять его не нервничать. Он знает, к какой фракции принадлежит и, насколько знаю я, он всегда был в курсе. Мое первое воспоминание о нем — это время, когда нам было по четыре года. Он отругал меня за то, что я не хотела давать свою скакалку маленькой девочке с детской площадки, у которой не с чем было играть. Он больше не отчитывает меня, но я запомнила его взгляд, полный негодования.
Я пыталась объяснить ему, что мои инстинкты отличаются от его (мне даже в голову не приходило уступить место в автобусе Искреннему), но он не понимает. «Просто делай то, что должна», — говорит он всегда. Это так просто для него. Это должно быть просто и для меня.
У меня скрутило живот. Я закрываю глаза и открываю их только через десять минут, когда Калеб садится рядом.
Брат бледный, как штукатурка. Он водит ладонями по штанам, как делаю и я, когда хочу стереть с них пот, затем он поднимает руки: его пальцы дрожат. Я открываю рот, чтобы задать вопрос, но язык не поворачивается: мне нельзя спрашивать его о результатах, так же как ему нельзя о них говорить.
Доброволец из фракции Отреченных называет следующую партию имен. Двое Бесстрашных, двое Эрудитов, двое Дружелюбных, двое Искренних, и вот оно:
— Из Самоотверженных: Сьюзен Блэк и Беатрис Приор.
Я встаю, потому что должна, но если бы все зависело от меня, я бы осталась сидеть все оставшееся время. Я чувствую, что у меня в груди словно образовался пузырь, который все растет и растет, угрожая разорвать меня на части изнутри. Я следую за Сьюзен к выходу. Люди, мимо которых я прошла, вряд ли смогли бы нас различить. Мы носим одинаковую одежду, и у нас одинаковые прически, светлые волосы. Разница лишь в том, что Сьюзен не тошнит, и, судя по всему, ее руки не дрожат так сильно, чтобы их пришлось успокаивать, хватаясь за подол платья.
