«Дочь… ники». Няма. Туся. Каратэшка… Чудо / Прелесть. 1000… ладно, 100.
«Сестра двоюродная». Желчина Дарья Осиповна. 1985. Хрюшка. Гу… нет, это не надо… Прочерк? ну, пожалуй. Активная / Пьющая. 10… нет, 5. Не виделись пятнадцать лет — и нет желания.
«Племянник двоюродный». А надо его? Ну, пусть, до кучи. Желчин Данила… Никитич, что ли? Пусть Никитич. 2002-й. Или первый? Не важно. Как его тогда кликали-то… Гундя… Гуня! Точно, Гунька. Прочерк / Дебил — до пяти лет говорить не научился. Хотя, может, с тех пор поумнел? Ладно, Прочерк / Прочерк. 0? Ну, пусть 2. Хорош с родичами, пошли к остальным.
«Друзья. Сослуживцы. Контакты. Актуальные соученики».
Ольховский Виктор Германович, 1987. Архитрав. Эпиз… ну, пусть Эпистиль. Умный / Выскакивающий. Ну, баллов на 25, я думаю, потянет… У-э-а-а-й… а сколько там натикало? О-о, всё. Тень, кормежка закончена, всех близких тебе скормил и даже дальних! Спать-спать-спать.
* * *
— А чего тебя вообще на дороги потянуло, типа на панель? Вроде, не твоя поляна. Ты ведь у нас птица высокого полета, башни громоздить безбашенно, генпланы генерировать…
— А мне сверху видно всё.
— А что тут видеть? Вариантов-то раз-два и обчелся. Или дублерку реанимировать, или в ярусы.
— «Взгляд, конечно, варварский, но верный». Только это, Ванек, взгляд с нулевой отметки, то ись — бэспэрспэктивный. С нулевой — какая ж перспектива?
— Да? А какие ты нам откроешь светлые перспективы?
— Ну, может, какие-нибудь и откроются. Только уж, извини, не вам. Всё, конец связи.
— Да где уж нам… открывалка.
* * *
— Ваня, у Женьки день рождения скоро… Ну, то есть, не так скоро, но — шестнадцать лет. Что-то надо.
— Думал уже. А что она хочет, ты знаешь?
— Гибкие мобильные компьютеры появились, «могики». Те же мопсы, но не наручные, а в виде бандана и с камерой-проектором во лбу. Насте, подружке ее, родители только что привезли. Их еще стилизуют под индейские… «Новые могикане»!
— Видел. Но он же через год будет в десять раз дешевле.
— Ванечка, через год он будет у всех и будет уже не нужен. Я понимаю тебя, нам это трудно, но это не только игрушка, у них ведь не обычная школа, там нельзя выпадать из круга.
— Ну ты реально посмотри…
— Ванечка, я знаю, ты не любишь, но за ее зимние Альпы ведь заплатил отец, это не на мои гонорары. И за круиз тоже. Ты ведь это понимаешь, что же закрывать глаза. Ну, давай я у него просто в долг попрошу…
— Нет! Он двадцать лет простить себе не может, что рано подарил тебе квартиру. А ты и выскочила за сельского урода…
— Ваня, ну у него другие понятия о жизни…
— Не говори ему ничего. Подумаем.
— Ну, хорошо. А что ты такой?
— Какой «такой»?
— Ну я же вижу. Случилось что-нибудь?
— Ничего не случилось… С Витькой тут базарили.
— С Архитравом? Кстати, за какие архитектурные достоинства его так прозвали?
— Травил много.
— А «Эпистиль» — потому что у него был эпический стиль или просто по синонимии?
— Просто… Просто потому что это иначе произносилось. Тоже в конкурс полез. Чего-то выдумывать собирается.
— Ну, он же человек с выдумкой.
— Да что тут можно выдумать? Расширение старой не везде проходит, значит, по-любому, нужна еще дорога, параллельно или ярусами, и я докажу, что эстакады быстрее и дешевле. И перспективнее. Уже доказал. И не надо вырубать ни лесов, ни экологов…
— Так что же ты тогда нервничаешь? Пиццу с курицей будешь?
— Будешь… Я не нерн… не нервничаю, а я не понимаю, что тут еще можно выдумать. Канал прорыть Москва-Питер и сплавлять.
— Свежее решение. Тебя в самом деле так беспокоит…
— Он что-то придумал. Я чувствую. Не полез бы он с еще одним стандартным вариантом в дорожный конкурс — зачем? Нет, он что-то придумал… И я не понимаю — что, понимаешь? Спасибо, не хочу больше, извини.
— Ваня, ну ты же ничего… Ну чаю-то…
— Потом, потом.
* * *
— Привет, милый. Можешь говорить, да? Я сейчас в редакцию, наверное, до вечера… мопса поверни, я тебя не вижу. Ой, бабушка, а почему у тебя такие большие очечки?
— Да в тех уже не вижу ни черта, левым особенно.
— Ваня, у Эли есть знакомый окулист, профессор…
— Вот и пусть они друг другу очки втирают. Во парилка, да? Мокрый до этой самой… — опять кондёры вырубили по всему зданию.
— Лимит выбрали? Что он у вас такой маленький?
— Да нормальный, просто все гибридов своих из институтской розетки заряжают… и я тоже.
— А окна открыть?
— Да все уж пооткрывали, которые и не должны, и все равно духовка. А наверху вообще баня: там целиком не открыть, только щели… Ты где едешь, покажи… А, стоишь в пробочке. Ну, я тебя тогда поразвлекаю. Федьку моего сейчас умыли.
— В каком смысле?
— В прямом. Ветерок подул — у нас тут роза такая; что всё в нашу сторону несет — он и подошел к окну подышать, подымить…
— А вы, что же, и курите там? Не отходя от кассы?
— Ну, начальства же нет: на виллах, живьем и не появляется. Ну вот, выставился весь за окно, еще и рубашку расстегнул, а сверху откуда-то чайник выплеснули — он все и собрал на впалую грудь. Зеленый был. Ароматизированный.
— И горячий?
— А ты, оказывается, садистка… Нет. Но все равно обиделся, побежал искать, какая это…
— Нашел?
— Да найдешь там…
— Записано же все.
— Ну, он не хакер, а просто так в надзорную сеть кто ж его пустит, ароматизированного? Она для начальства — или если какие-нибудь ментокрылые налетят.
— Уличные же камеры — в открытой сети.
— Милочка, мы несравненно выше этого подглядывания: уличные на первых этажах, а мы на семнадцатом… Да, погоди-ка, не отключайся, тут к нам сродственничек в гости собирается, племяш мой двоюродный, Дашкин сын. Он — ну, не то чтобы совсем дебильный был, но отставал малость…
— Я помню, помню, ты рассказывал. Гнуся, да?
— Гуня. Ну, вообще-то, Даня, Данила, а Гуня — это по малолетству. Но я же его с тех пор и не видел. Больше десяти лет. Вот, вырос, выучился, поступать приезжает.
— Ой, молодец. Ну и прекрасно, поможем подготовиться. Он куда хочет?
— Да я думаю, он хочет от армии закосить. Ну, посмотрим. На днях должен объявиться.
— Звонил?
— По емеле сообщил. Где только адрес узнал…
— Ну вот, значит, в сети искать умеет, уже кое-что. Талантливые дети подросли, а нас всё молодыми сетеррористами пугают, вместо того чтобы обычных ловить. Ты когда сегодня?
— Да скоро, все одно и дома еще доделывать.
— Ну что, опять до утра сидишь? Вдовец соломенный.
