Посетитель рот разинул, что твой осётр на песке. А король берёт его за локоток да бережно так подводит к дверям: «Ступай, милейший, подумай, не спеши. Может, море пока само высохнет…»
Выпроводили этого — приходит третий.
— Государь, надобно бы учредить новое ведомство, чтоб взимало налоги да штрафы.
— За что же? — спросил король.
— За мысли, ваше величество. А то каждый думает, что хочет, да ещё и не платит за это. Надобно за недозволенную мысль взимать штраф, а за дозволенную — налог. Вам, государь, даже и беспокоиться ни о чём не придётся, сам обо всём порадею, коль изволите поставить меня во главе…
— Погоди! Как же ты отличишь дозволенную мысль от недозволенной?
— В глазах прочту.
А король и говорит:
— Ну-ка, посмотри в мои глаза. Что ты в них читаешь?
Прожектёр отпрянул:
— Ваше величество, да разве я смею?..
— Давай, — настаивал его величество, — разрешаю!
Была не была, подумал тот, и заявил:
— В ваших глазах, государь, я читаю всемилостивейшее одобрение…
Вздохнул Зариций:
— Нет, не сумеешь ты возглавить новое ведомство. Неправильно читаешь в глазах. Мои, например, сейчас говорят: чтоб духу твоего здесь не было!
Немало ещё прохиндеев пыталось доступиться к новому королю, да не вышло. Отчаявшись, они даже жаловались один другому: «На козе к нему не подъедешь!»
Нашлись, однако, люди, которым король доверился, только те брали не обманом. То были мостильщики и текстильщики, инженеры и землемеры, купцы и философы-мудрецы, повара и столяра, — словом, мастера! Всех, кто в своём ремесле, — понятно, честном — достиг совершенства, молодой король чтил и ценил, и не считал зазорным попросить у них совета. А как иначе мог бы он привести страну в порядок после того, как покойный дядюшка столько наглупил да напортачил?
Жареную кукурузу, запасённую при Нивзубе для посева, пустили на корм курам — не пропадать же добру. Это одна птичница подсказала. Переплавили на сковородки почти все чугунные лодки — последнюю оставили, на пьедестал поставили, начертали на нём надпись в назидание будущим поколениям: не повторяйте, мол, наших глупостей. Это один философ посоветовал. И на все государственные должности теперь назначались те, кто знал дело, а не свой карман. До этого король додумался сам.
В общем, долго ли, коротко ли, начали дела в государстве налаживаться. Электричество провели, железную дорогу построили, шелковичных червей научились разводить. Главное же, что в страну один за другим возвращались искусники, бежавшие от старого короля: новый-то, узнали они, мастеров не поучает, а привечает.
Был среди них один художник, которому покойный Нивзуб приказывал — то бишь советовал — рисовать в полной темноте, завязав глаза и стоя спиною к холсту.
Поднёс этот художник свои работы Зарицию. Тот посмотрел, подумал, и сказал:
— Камни — с глазами, рыбы — с волосами, люди — летают; знаю, что так не бывает, а верится…
И велел построить для живописца мастерскую — чтоб была попросторнее, потолок повыше, света побольше.
А там и кое-кто из заморских умельцев перебрался в Невозданию. Похорошела страна. Ожила торговля. Казна постепенно наполнялась. По праздникам устраивались гулянья с фейерверками, что раньше было непозволительной роскошью. На четвёртом году правления молодого короля казначейство пустило в обращение золотые монеты с его профилем. Отчеканили их по рисунку того самого художника, что любил изображать летающих людей.
Казначей вскоре сообщил государю:
— Ваше величество, народ называет новые золотые — зарициями.
— Так и называет? — переспросил тот.
— Именно. На рынке, к примеру, говорят: хорошая свинья, за неё и двух зарициев не жалко…Ой!
Король захохотал и с полминуты не мог остановиться.
— Уморил, — простонал он, вытирая слёзы. — Выходит, цена мне — полсвиньи. Не так уж мало, если свинка и впрямь хорошая… Верно?
«Кажется, обошлось», — успокаиваясь, подумал казначей. Давно он уже не слышал, чтобы его величество так хохотал. По правде говоря, в последнее время Зариций и улыбался-то редко. С ним вообще творилось что-то странное. Приближённые ничего не могли понять: государь вроде здоров, а невесел. Дела как будто перестали его занимать, досуги — тешить. Призовёт он, скажем, какого-нибудь архитектора; тот показывает ему расчёты да макеты и так увлечётся, что просто светится, а король, напротив, мрачнеет, как море в непогоду. Пригласит актеров или музыкантов — и аплодирует им, и награждает щедро; не скажешь, что недоволен, только в глазах у него тоска. Собственную лютню забросил, к палитре не прикасается, и стихов больше не пишет.
Придворные то и дело шептались по углам о причинах королевской хандры.
— Может, порчу на него напустили? — спрашивал один.
— Чепуха, — фыркал другой. — Жениться ему нужно, сразу повеселеет. Что за король без королевы? И о наследнике пора подумать. А эти его пассии — одна морока.
…Шила в мешке не утаишь. Были пассии, были. Поселил Зариций однажды в своих покоях девицу знатного рода, какое-то время делил с ней стол и ложе, но в конце концов дал ей богатое приданое и выдал замуж за вельможу. Эту девицу сменила другая, а потом и третья, и с ними произошло то же самое. Ни с одной король не прижил ребёнка, ни одну не пожелал сделать королевой.
— …От иной жены ещё сильней можно затосковать, — вступал в разговор третий придворный. — Лучше б он врача позвал.
— Тут не врач надобен, а шут, — возражал четвёртый. — Есть ведь у нас шут!
— Есть, — отвечал пятый, — да он вроде в отставке живёт, кто его разберёт….
Шут во дворце действительно имелся. Звали его Шиш. Был он немолод, костляв и почти лыс, лишь над ушами курчавились островки волос. На свою должность поступил он давным-давно, при прежнем государе, от которого за много лет ни разу не удостоился от того не то что похвалы — даже доброго слова. Меж тем от его острот и трюков покатывался со смеху весь двор; стражники, — и те не могли удержаться, прыскали. А король Нивзуб Нагой кривился: «Не смешно! Дурак!» — и награждал шута то пинком, то тычком, то оплеухой.
Однажды юный наследник (он как раз вернулся из-за границы, закончив учение) спросил Шиша: «Как тебя зовут по-настоящему?»
— Вашему высочеству известно, как меня называть, — отвечал тот. Голос у него был скрипучий, как жесткий башмак.
— Мне не особенно нравится твой псевдоним, — мягко сказал принц. — Как твоё настоящее имя?
— Я предпочёл его позабыть, — проговорил шут, уставясь в пол. — Не взыщите с дурака, ваше высочество.
Наследник вдруг предложил:
