— Ага, как же! Вчера хотел сок взять на последний талон и хрена с два! Пришлось за деньги брать!
— Чего разорался то? Это не в моей компетенции. Можешь жалобу в Гоструд отправить.
— А у меня какой рейтинг? — из-за моего плеча выглянул Серёга.
— Серё-ё-ё-ёдки-и-и-ин…. — набрала инспектор его фамилию. — У тебя третья категория. 70587265-е место. Повышение на 1673 пункта. Молодец, Серёдкин! Госпремия позволяет съездить на любой курорт мира или взять на прокат любимый комфорт-кар. Если к концу месяца рейтинг еще чуть-чуть подрастет, то тебе повысят госнадбавку и выдадут денежную премию.
— Поживём-увидим, — Серёга смущенно покосился на меня.
— Вот с кого пример надо брать, Назадкин! — поучительно, словно министр труда, сказала инспекторша. — Хватит жену позорить, лодырь! Был бы ты моим мужем…
— Не родился ещё тот звероящер, который не издох бы в вашей компании, Изабелла Иннокентьевна! — я выхватил своё удостоверение из её рук и вышел.
Серёга остался начислять электронные талоны на хавчик.
Я вернулся на рабочее место, послал Нинку с её упрёками куда подальше, закинул ноги на стол и загрузил книжку на визор.
Вам, наверное, интересно знать, что это за фокусы с уходом в прошлое? Такая возможность появилась лет триста назад. С открытием законов времени. Поначалу технология строго охранялась правительством, но затем произошла утечка информации, и шило пришлось достать из мешка. В продаже появились первые ретрансляторы общественного пользования, «прыг-скоки», позволяющие уйти в прошлое во временном интервале «1 секунда — 1 час». То есть самое малое на секунду и самое большое на час. Забавно: можно зациклить оргазм и получать его, пока батарейка на прыг-скоке не сдохнет.
Для спецслужб и полиции разработаны более мощные модели, позволяющие уходить на два-три дня назад. Но не более — ученые просто не додумались ещё, как ходить дальше. Ретранслятор использует комбинированную энергию — времени, Земли и твою собственную. Уйти дальше трёх дней назад еще ни у кого не получалось.
Все модели ретрансляторов под наблюдением, их активность отслеживается и строго контролируется Интерполом. И если, допустим, я соберу ретранслятор, который ходит на два-три дня назад, то даже не успею его испытать. Спец-дядьки отследят такую активность и рано или поздно возьмут меня за яйца.
Полиция предотвращает 90 % убийств, краж, изнасилований и других преступлений. Злодеев лишают всех прав и изолируют от общества, заставляя собирать розетки и шить всякую дрянь.
С появлением ретрансляторов прекратились войны, потому как воевать стало накладно, к тому же бессмысленно. Государства получили возможность сократить расходы на армию и вооружение и сконцентрироваться на внутренних проблемах.
Думаете, совершенное общество? Кто знает. Народ быстро привык к прыг-скокам и благодаря этой зависимости стал легко управляемым. Государство спланировало жизнь каждого гражданина. Всё стало каким-то искусственным, фальшивым. Превратилось в пародию на жизнь. У людей исчезли почти все проблемы, почти все болезни, и это извратило человеческую сущность. С исчезновением большинства забот общество начало меняться, переосмысливая добро и зло, пороки и достоинства. Система моральных ценностей мутировала так, как если бы у человека вместо лица появилась жопа и все к этому привыкли.
Последние годы, просиживая штаны на работе, я прочитал много старинных книг. Таких древних авторов, как Чехов, Достоевский, Горький… Горького я читал с особым интересом. Возможно, чувствовал какую-то чисто человеческую связь. В наше время их книги читают лишь националоведы.
Меня глубоко поражала описываемая в старых книгах жизнь. Какие эмоции! Настоящие человеческие чувства! А главное, свобода, позволяющая жить таким, какой ты есть. Не стараться с пелёнок быть хорошим винтиком в громадном механизме своей страны.
В одной из книг Горького я познакомился с жизнью некоего Пешкова. Жизнь его казалась мне выдуманной, ненастоящей. Людьми правила любовь, зависть, ненависть — чувства, плохие-хорошие, но свободные! Не лоскут «жизни по плану», намотанный на мозг государственной агитацией.
О настоящей любви я узнал из сочинений Шекспира. Читать было сложно, я почти ничего не понимал. Мотивов героев, их поступков и мыслей. Но я чувствовал, что их чувства искренны, а помыслы благородны. Особенно сильно меня тронула философия верности и измены в «Трагедии Отелло». Я думал об этом часами напролёт, порою мучаясь от своих раздумий. Верность, чувство священной преданности наших предков своему любимому человеку; до старости, до конца, до «…и пока смерть не разлучит нас…», чувство, которое ныне превратилось в пустое слово-архаизм.
В наше время по достижении совершеннолетия каждый гражданин обязан заполнить анкету, где уточняются все предпочтения относительно партнёра, и отправить её вместе с заявкой для оптимального генерирования семейной пары. Это, якобы, снижает риск несовместимости и исключает возможность развода. Теоретически, я могу влюбиться в любую девушку на улице, в метро или в кафе, но создавать с ней семью — это моветон. Как бы дико, вслепую, что ли. Если она половозрелая, то проще предложить ей секс без обязательств, на который она охотнее согласится, чем на ухаживания «несгенерённого» с ней человека.
Меня и полторы сотни моих братьев и сестриц вывели в государственном центре демографического контроля. От отца и матери, которых я никогда не видел. Затем были годы общего воспитания, начального обучения и социальной адаптации. Показатели у меня были заметные, получше, чем у других. Я мечтал стать учёным, стремился изучать капризы времени и пространства. Но мой буйный нрав, протесты и ссоры с воспитателями не оставили надежд на гособразование. После того, как я надрался с дружками и проспал госэкзамен, меня слили в профподготовку и отправили на распределение. Такие серые рабы, как я, заклеймённые штампом «профподготовка», не имеют никаких перспектив в жизни.
На мой визор пришло приглашение спуститься в конференц-зал. То есть подняться. Я был кладовщиком на складе предметов категории «В». Запчасти, детали, какие-то прототипы, в общем, разный научный хлам. Склад располагался в подвале. Но мои приглашения один хрен всегда указывали «спуститься».
— Да пошли вы… — я воспользовался прыг-скоком, ушел на полчаса назад и продолжил чтение. Я проделал эту процедуру несколько раз, пока мой ретранслятор не сдох. Что странно, я не так часто им пользовался. Честно говоря, не люблю эту хреновину.
— А-а-а, чёрт! — я бросил его в ящик.
На планерке руководство устроило разнос за общую нерезультативность. Серёдкин был прав — начальству, видимо, крепко досталось. Горбатый яростно блякал, заряжая сотрудников энергией своей тупейшей мантры. Я зевал. Трудовая жизнь лаборатории по большому счёту меня не касалась.
