рыть, а что найдем — пополам.
— Годится, — согласился Кнут, с энтузиазмом подключаясь к работе.
Прошло немало времени, прежде чем друзья твёрдо убедились, что никаких полезных ископаемых в этом месте больше не залегает.
— Обидно, — вздохнул Кнут, — хорошее вроде бы место.
— Тебе обидно, а мне не очень, — не согласился Культя, старательно очищая таз от земли и проросших сквозь дыры травинок. — Уж я-то эту штуковину сумею загнать. Не продешевлю. Я умею торговаться, не то, что некоторые.
Кнут понуро молчал. Действительно, несколько дней назад он выменял выкопанную стеклянную бутылку всего за десять картошек. Потрясённый нелепостью подобного обмена Культя — случайный свидетель сделки — долго ходил за Кнутом и всё отчитывал его и отчитывал, учил и учил, пока не получил в глаз. Так они и познакомились, заключив своеобразный союз. Кнут, обладавший приличными вырубальческими способностями, обязался защищать Культю в щекотливых ситуациях своими огромными кулаками, а ловкий на язык Культя брал на себя переговоры.
Друзья уселись среди разрытой земли.
— А ты заметил такую странную особенность: всё, что мы в земле находим, было когда-то выброшено. Неужели раньше люди не нуждались в колёсах, бутылках, проволоке? — спросил Кнут, задумчиво пересыпая песок сквозь пальцы.
Культя поскрёб затылок.
— Видимо, раньше люди меньше потребляли, вот им и не требовались ни колёса, ни многое другое. А вот теперь всё это понадобилось. Общество всё-таки развивается.
— Да, — поддакнул Кнут. — Умная голова придумала приладить к тачке колесо, но как было не сообразить, что в бутылках удобно хранить воду?
— Вот кто-то догадался первым, и всем стало казаться, ах, как здорово, ах, как просто, а в старые времена бутылки, наверное, пинали ногами и думали, что это камушки такие.
— Да, хорошо мы живём, — согласился Кнут. — У капиталистов, небось, за бутылку три шкуры сдерут, а у нас они в земле валяются. Нашёл, и твоя. Хотя, между прочим, слышал я от одного беспартийного, что у капиталистов на свалках фантики валяются. Я, конечно, не поверил, даже дал ему пару раз в глаз. Но он очень уверял. Прямо настаивал. И только после того, как я ему в третий раз врезал, перестал уверять. Видать, врал.
Культя захохотал.
— Фантики? Валяются? Да тогда рабочие разве умирали бы там с голоду? Они на эти фантики наменяли бы себе тыквочек и всякой другой вкуснятины.
— Например, картошек, — поддержал Культю Кнут и тоже заржал.
— Фантики! На свалках! — Культя упал на землю и задёргался в беззвучном смехе.
Насмеявшись, друзья решили искать место для ночлега. Последние дни выдались не очень тёплыми, по всем признакам начиналась осень, а потому спать под открытым небом становилось неуютно. Осмотрев развалины домов и убедившись, что все мало-мальски удобные щели уже заняты вовремя подсуетившимися коммунистами, друзья решили идти к вчерашнему месту — там, по крайней мере, хоть мусор мелкий, и можно в него зарыться.
— Вот оно — наше лежбище, — обрадовался Культя, увидев издалека небольшие бугорки.
Собрав в кучу побольше песочка, травы и мелких веточек, товарищи уселись поудобнее и стали размышлять.
— Чувствую, эта штуковина очень ценная, — разглядывая таз, произнёс Культя.
— Вряд ли. Железо прогнило, труха одна.
— Ободок крепкий ещё, и ручка, гляди, какая толстая. Пожалуй, из неё даже крючок получится.
— Таким крючком только в говне копаться. Чтобы землю рыть, крючок должен быть из арматуры.
— Да, хороший крючок — вещь бесценная. Камушком землю тяжело рыть, а вот крючком — одно удовольствие. Эх, нам бы с тобой по крючку, мы столько бы всего нарыли… Столько! — Культя развел руки и чуть не задохнулся от жадности.
— Ради хорошего крючка люди годами грибы долбят.
— Нет, грибы долбить — это уж совсем для тупых, — вздохнул Культя.
— Говорят, бывает, такой гриб попадется, — освободишь железяку пальца на два, а потом, сколько ни стучи, не отобьёшь ни кусочка. Обидно.
— Да уж, — согласился Кнут.
— А ведь бывает и в земле кусок хорошего железа находят, — начал мечтать Культя.
— В земле оно или гнилое, или слишком толстое, ни к чему непригодное.
— Зато в земле колёса попадаются…
— В земле что хочешь можно найти.
— Естественно. Земля — это недра. А в недрах — полезные ископаемые. Народное достояние. Слава Кузьмичу, что у нас капиталистов нет. Эксплуататоров поганых. А то увидели бы они мой таз и сразу бы отобрали. Сказали бы: «Эй, Культя, да это же моя земля — я её купил, а ну-ка, давай сюда, что нашёл!». А вот у нас в стране — всё общее. Сдал Партвзносы и живи, как тебе нравится, ройся, где хочешь.
— Лишь бы на этом месте человек не стоял, — слегка поправил Кнут.
— Ну да, и не сидел, конечно, и не лежал. Партийная этика — святое дело. Только кто же на одном месте долго продержится? Этика этикой, а я уж, коль замечу, что кто-то роется в хорошем месте, так сяду и буду сидеть. Дождусь, пока он проголодается и на рынок побежит.
— Я тоже так делаю, — согласился Кнут.
— А что. Я чем только не занимался. И вором был, и попрошайкой, а вот теперь — критик. В подобных специальностях главное — голова.
— Вору главное — ноги, — заметил Кнут.
— Если у вора голова в порядке, то ноги могут и не понадобиться.
Культя ещё раз осмотрел свой таз.
— А из него можно сумку сделать, — вдруг догадался он. — Гляди, вот ручка. А тут прутиками переплести, и получится сумка. Нет, с этой вещицей я не продешевлю. Лично мне сумка ни к чему, всё равно таскать нечего, а колхозники слюнями изойдутся, как увидят. Ведь это не за пазухой картошки можно будет на рынок носить, а в сумке. И добротно, и красиво.
Кнут завистливо молчал.
— А лучше всего я его на фантики обменяю. Фантики — они всегда фантики. Не протухнут, и бабы за них охотнее дают. — Влекомый мечтательным порывом, Культя полез за пазуху, развязал веревочки, предохраняющие карман от случайного распахивания, вынул свёрток. В нем он хранил Партбилет, маленькую иконку Великого Кузьмича — бесценную реликвию многих поколений — и два фантика.
— Ого! — воскликнул Кнут, рассматривая полупрозрачный, с диковинными цветными зверюшками фантик. — За такой можно кучу картошек сторговать.
— Нет, его я ни за что не променяю. Вот полюбуюсь на него, и приятные мысли в голову забираются.
— А что это такое на каждом фантике написано? — спросил Кнут, ткнув пальцем в буквы.
— Написано? Слово. Вот оно и делает фантики фантиками. Если ничего не написано, значит, это не фантик, а бумажка, хотя, если красивая, то тоже ценная. — Культя спрятал
