Спорить бесполезно. Она, конечно, знает лучше.
* * *
— Пап, а я решила, что когда вырасту, то стану русалкой!
— Почему русалкой?
— Ну, они такие красивые, плавают в море, могут дышать под водой…
— Ты хочешь, чтобы у тебя был хвост вместо ног? А как же ты будешь ходить?
— Я не буду ходить, я буду плавать.
— Целыми днями? Чем ты думаешь там заниматься?
— Я буду играть с дельфинами!
— А что ты будешь есть? Сырую рыбу, прямо живьём?
— Фу, папа! Ты ничего не понимаешь! Наверняка есть какой-нибудь русалочий корм!
Стас вздохнул, Полинка подумала ещё с минуту.
— Ну, не знаю, пап… По крайней мере, я сделаю себе такие же красивые зелёные волосы, как у мамы!
* * *
Жена варила в турке кофе, аромат просто непередаваемый.
Вот такой Стас любил её больше всего: домашние шорты и майка, зелёные волнистые волосы собраны в хвост. С этими волосами Стас вполне готов был смириться, многие женщины красятся в разные цвета, и пусть даже это не совсем краска… Зелёные волосы Машке идут. Тугие упругие кудри, всегда идеально лежащие, иногда чуть похожие на синтетику… но всё же живые, растут. Волосы — это ничего…
— Машунь, ты чего это кофе на ночь глядя?
— Поработать надо, а глаза слипаются, — отозвалась она, продолжая колдовать над плитой, не оборачиваясь. — Как вы сходили на парад?
Стас сморщился. Отвратительно.
— Хорошо сходили, Полинке понравилось.
— Ну, хорошо. Ты кофе будешь? Посидишь со мной?
— Давай.
Машка взяла две чашечки, налила, включила лампу над столом и погасила верхний свет. За окном уже виднелись звёзды.
Села напротив.
Ресницы у Машки пушистые-пушистые, настоящие, свои, а вот глаза… С глазами Стас мириться готов не был, но вышло так, что… в общем, так вышло. У Машки публичная профессия, адвокат, на неё смотрели бы косо, если бы никаких видимых модификаций не было. Это ему ещё можно, а ей… В наше время это странно. Естественность — вызов обществу, или, скорее, признак психического расстройства. Да, именно так. Стас псих. Его даже пытались лечить. А Машка решила не спорить с обществом. Поначалу думала обойтись волосами, но потом изменила ещё и глаза. Ядовито-зелёные, с кошачьими узкими зрачками. Машка говорит, очень удобно в работе, взгляд таких глаз слегка дезориентирует оппонента, мешает верно прочитать эмоции и настрой.
Может быть.
У Стаса от таких глаз сжималось сердце. Первое время Стас вообще боялся в них смотреть, отворачивался, отводил взгляд. Казалось — в Машкином теле поселилось неведомое чудище. Машка психовала и иногда плакала. Тогда Стас ещё думал, что это временно, что он привыкнет, но так и не привык.
Хорошо, что на ощупь Машка всё такая же: нежная, тёплая, родная-родная. Можно закрыть глаза…
— Устал? — спросила она, чуть улыбнулась уголками губ.
— Ужасно.
— Я тоже.
— Много тебе ещё работать?
— Да нет, не очень. Вообще сейчас завал, но зато потом можно будет взять отпуск на недельку.
— Скоро?
— Да, скоро.
— Это хорошо…
Машка кивнула. Обхватила ладонями горячую чашку, чуть отпила. Действительно уставшая… Так захотелось её обнять…
— Слушай, тут из школы звонили, — вдруг сказала она. — Просили зайти, поговорить.
Начало Стасу не понравилось, но ещё больше не понравилось, какой напряжённый у Машки стал голос, и даже работа тут не при чём.
— А о чём поговорить, не сказали? Полинка натворила что-то?
Машка закусила губу, покачала головой.
— Нет, не сказали. Сказали только, что разговор серьёзный, касается здоровья…
— Понятно, — вздохнул Стас.
Будут интересоваться, почему у Полинки до сих пор не стоит чип. В который раз. Но в этот, похоже, уже серьёзно.
А он-то надеялся, что удастся ещё протянуть.
И идти, наверняка, придётся ему.
* * *
— Папа, смотри, как здорово!
Радостная Полинка напрыгнула на него прямо в дверях. Стас что-то пробубнил, с трудом высвободился, стянул ботинки, повесил куртку на крючок.
— Сейчас…
Что-то очень устал на работе, даже слипались глаза.
— Пап, смотри! Смотри! — не унималась Полинка, скакала вокруг, не давая сосредоточиться.
— Что?
— Вот!
Она старательно поворачивалась к нему левой щекой.
— Вот! Вот! Правда здорово?!
На щеке цвели настоящие цветы… то есть, совсем как настоящие. Один крупный, жёлтый, похожий одуванчик, и рядом четыре малюсеньких. Казалось, цветы вырастали прямо из кожи, так естественно с ней срослись… чуть покачивая венчиками. Стаса ощутимо передёрнуло.
— Что это? — глухо спросил он.
Представилось, что у цветочков есть корни, они проросли где-то там, внутри щеки, опутывают изнутри Полинкину головку…
— Пап, ты чего? Это просто наклейка!
Она дёрнула большой одуванчик, он отошёл разом, оставив на коже слабое розовое пятнышко, ещё пара секунд и оно прошло. Полинка расстроено потёрла щёку.
— Тебе не нравится?
— Очень красиво, — выдавил из себя Стас. — Я просто устал, Поль. Сейчас, отдохну немного…
Она тяжело вздохнула.
* * *
На школьном крыльце сидела девочка лет двенадцати и самозабвенно смеялась, глядя куда-то в пустоту. Стасу сначала показалось, что она болтает с кем-то по телефону, но потом понял, что нет, тут другое. Никакого телефона.
— Я к Татьяне Михайловне, второй «Б», — сказал он охраннику.
Тот кивнул, пропуская через турникет.
Татьяна Михайловна играла с собачкой. Маленькое, пушистое, лопоухое создание прыгало прямо по столу, среди тетрадок, весело повизгивая, то покусывая резиновую утку, то подставляя пузо, чтобы её погладили. Увидев гостя, собачка настороженно замерла, вытянув мордочку.
— Добрый вечер, — поздоровался Стас. — Я отец Полины Наумовой.
— Здравствуйте, проходите. Я вас помню.
Да, наверно, такого типа, как он, сложно забыть. В наше время абсолютно нормальных, немодифицированных, людей почти не встретишь, разве что в кунсткамере.
Собачка принюхалась, переступила с ноги на ногу и громко тявкнула.
Стас ожидал, что хозяйка скажет ей: «фу, сидеть!» или что-то в этом роде, но та просто взяла маленький пульт и нажала кнопку. Собачка зевнула, рухнула на стол, закрыв глаза, и начала громко сопеть. Татьяна Михайловна бесцеремонно сдвинула её в сторону, чтобы не мешала.
— Это игрушка? А я сначала думал, что настоящая собака, — сказал Стас.
— Конечно, настоящая.
Спорить он не стал. Настоящая, только с пультом… жаль, наверно, что детей нельзя так же выключить, когда слишком шумят.
А, может, и можно.
Сел напротив.
— Татьяна Михайловна, вы хотели поговорить?
— Да, хотела…
У неё были невероятного объёма рыжие кудрявые волосы, такие же невероятные выдающиеся формы, совсем не учительские, голубые глазища и тонкие губы, одновременно пытающиеся изобразить брезгливость и вежливую улыбку.
