Впрочем, почему же скромная?
Богатство свалилось на голову разом, оглушив и расплющив. Теперь уже полной ерундой и чушью казались недавние робкие желания, мелочностью – бесконечная экономия, глупостью – ущемление себя во всем на свете по мелочам ради грядущей «великой цели». Да и сама «великая цель» – покупка умопомрачительно дорогого спального гарнитура – не мелочь ли?
Дети, как ни странно, восприняли хлынувший на семью «золотой ливень» (в прямом и переносном смысле) довольно спокойно. Не потому ли, что, живя уже в «новом мире», где главным и единственным дефицитом были только деньги, подсознательно ждали чего-нибудь такого? Дети ведь свято верят в справедливость. А разве справедливо то, что, допустим, у Гошки какого-нибудь есть собственный компьютер, плеер, мобильный телефон и еще куча всяких нужных и важных вещей, у его мамы – золотые украшения во всех частях тела, а у папы – «та-а-акенная машина», а «у нас» нет? Просто-напросто справедливость восстановлена – вот и все…
Вот Ирка была убита наповал. Она ведь давно не ребенок и совершенно забыла о том, что такое справедливость…
Константин улыбнулся про себя и вызвал лифт.
Улыбался он, конечно, не свежим образцам подъездно-наскальной живописи, густо украшавшим стены. Он вспомнил, как едва поспевал за супругой, носящейся по магазинам и хватающейся то за то, то за это, не в силах сделать выбор. Это была банальная истерика женщины, привыкшей на всем (в первую очередь на себе) экономить, не роптать на тяжкую долю советского, а потом и российского интеллигента… А также тайком пускать слезу, видя по телевизору счастливую «тамошнюю» жизнь, задавливать в себе тяжкую зависть к более успешным подругам, уговаривать себя, что «это низко и недостойно интеллигентного человека»…
Она долго не могла поверить, что теперь может себе позволить все. Или почти все… Вожделенная поездка за границу, даже в зачуханные Египет или Турцию, оставалась такой же несбыточной мечтой, как и двадцать лет назад. Увы, допуска, допуска, будь они прокляты… Правда, кое-кто намекал на то, что при наличии энной суммы в «зеленых» и это не проблема, но впитанный с молоком матери страх перед преступлением закона пока еще перевешивал соблазны.
Где-то поблизости заиграл «Турецкий марш» Моцарта, и Константин принялся озираться, пытаясь определить источник. И только через минуту он понял, что трезвонит мобильник в кармане пиджака, перекинутого по причине августовской жары через руку.
«Блин… Хотел же виброзвонок подключить…»
– Алло! Пашка, ты?
А кто же еще мог быть, если на дисплее высвечивалось сакраментальное PASHKA и картинка с веселым козленком (не забыть еще спросить у Даньки, как на русский язык переключается, а то неудобно…)
– Я, я… – буркнула трубка Пашкиным голосом. – Ты где сейчас? Можешь ко мне подъехать?
– Да я… – замялся Лазарев, уже предвкушавший, как плотно пообедает (в Ирке, освобожденной от необходимости ходить на работу, внезапно проснулась тяга к утонченной кулинарии, и Костя даже немного располнел), примет бокальчик настоящего, а не сваренного «по лицензии» где-нибудь на окраине города чешского пивка и вздремнет на диване часок перед огромным плазменным телевизором. – Я приехал только что…
– Быстро ко мне!
– Случилось что?
– Не по телефону. Приезжай…
«Вот невезуха!»
Костя тяжело вздохнул и набрал номер Иркиного мобильника.
– Ир, слушай, я задержусь немного… Ты не жди меня, ужинай…
– Ну ты и гад, Лазарев! – возмущение супруги было неподдельным. – Я тут у плиты полдня пластаюсь, угодить ему хочу, а он: «Не жди меня…». Скотина ты, Коська!
– А что там у нас сегодня? – непроизвольно вырвалось у Константина.
– Что, что… Говядина по-бургундски! Как ты любишь…
Мужчина сглотнул некстати набежавшую слюну: мясо Ирина готовила просто божественно.
– А может, оно подождет чуть-чуть?.. Полчасика, а…
– Но не дольше!
– Слушаюсь, сэр!
– Вольно…
Сбегая по крылечку вниз мимо несказанно удивленных старушек, тут же принявшихся строить страшные догадки такой торопливости, Лазарев совсем не обратил внимания на скромную «девятку» цвета грязного асфальта (ну действительно – заляпанную донельзя). А вас разве заинтересует какая-то невзрачная машинешка, торчащая в вашем дворе дня три без малейших признаков разумной жизни внутри, за густо затемненными стеклами?..
* * *
– Леня пропал!..
Такими словами встретил Костю на пороге Безлатников. Он был взволнован настолько, что, пропустив друга в дверь, даже выглянул по привычке на лестничную площадку, чтобы убедиться, что тот не привел за собой «хвоста».
В квартире из-за задернутых штор царил полумрак, резко и незнакомо пахло какими-то лекарствами… Атмосфера была такой, что казалось – где-то в соседней комнате стоит гроб с покойником.
– Какой еще Леня?
– Тот самый. Родственник мой из Новосибирска. Мамин двоюродный брат.
Лазарев разом все понял и почувствовал, как у него по спине пробежала щекотная струйка.
– Может быть, уехал…
– Нет. Именно пропал. Его жена, Изольда Марковна, позвонила моей матушке. Чуть до сердечного приступа ее не довела, старая дура. Валентина сейчас с ней, а я сразу тебе позвонил…
Пашка был бледен, полные губы тряслись, будто у маленького мальчика, вот-вот готового зареветь. Костя внезапно вспомнил, как худеньким малышом-недоростком бросался очертя голову в драку, стоило кому-нибудь обидеть его друга – рослого полного рохлю…
– Ты думаешь, это органы? – спросил он, хотя понимал, что государство как раз будет действовать без всяких экивоков: повестка или сразу арест и обыск – никаких похищений в стиле Монте-Кристо.
– Держи карман шире! – Павел показал рукой, как следует держать этот самый карман. – Только криминал, и ничего другого. Засекли нас…
– Не паникуй. Может быть, не все так страшно…
– Не страшно? – взвизгнул Пашка. – Да-а-а! Сейчас не страшно! А когда будут на куски резать – станет страшно!
– Успокойся.
Лазарев приобнял друга за плечи и довел его, тяжелого и безвольного, до дивана.
– Приляг… Где у тебя валерьянка?..
– Корвалол… – простонал слабым голосом Безлатников, указывая пальцем куда-то вдаль. – Там, на стенке… Накапай десять капель…
«Э-э, нет… – подумал Константин, направляясь в кухню и решительно открывая холодильник. – Не эти десять капель тебе сейчас нужны и совсем не корвалол…»
После рюмки коньяку Павлу действительно стало лучше. Он немного порозовел, в глазах появился блеск. Видя такое благотворное действие радикального лекарства, Костя тоже махнул рюмашку и занюхал обжигающую жидкость рукавом.
