Ознакомительная версия.
Потому что они всегда были вместе: она, Марик и Сонечка.
Роза Борисовна хорошо помнит тот день, когда она принесла домой маленькую Сонечку. Был праздник, двадцать лет Проведению Границ. Весь город был в синих знаменах, люди несли огромные букеты цветов, пели песни, смеялись. Казалось — вот за двадцать лет удалось построить новую, прекрасную жизнь!
Никто ведь не знал, что через четыре года — война. Вот все и радовались, веселились. Праздничные шествия, цветы, знамена — и Розе казалось, что это немножко в ее честь, в честь новорожденной Сонечки. И соседка, тетя Поля, так и сказала: прекрасно, что Сонечка родилась в такой день, мы ведь как раз для этого и Проводили Границу, чтобы живые дети рождались и были счастливы!
Тетя Поля была заслуженным пограничником, до Проведения лет десять провела в подполье. Левушка, когда был маленький, все читал книжки о Проведении Границ и не в одной, так в другой обязательно была такая вот Полечка: молодая, задорная, смелая. Роза всегда Леве про нее рассказывала, когда он приставал: «Бабушка, расскажи, как было до Проведения Границ, ты же помнишь!»
Но Роза — ни в какую. Она лучше про тетю Полю расскажет, чужие истории пересказывать проще. А сама она — что вспомнит? Когда Границы провели — она была совсем девчонка. Роза и позабыла все, что было до того, — словно у нее самой провели внутри Границу и отсекли все, что по ту сторону. Или она сама эту границу провела, кто знает?
Нет, конечно, кое-что Роза Борисовна помнит: улыбающуюся маму в строгом платье, серьезное папино лицо в ореоле иссиня-черной бороды, серебряный подсвечник с пятью свечами, книжку Дюмаса о приключениях мушкетеров, свежую, только что переведенную…
Но что об этом рассказывать? Дюмаса Левушка и сам читал.
А теперь, гляди-ка, мальчик вырос, другие вопросы пошли, не чета детским. Совсем уже взрослые вопросы, если говорить начисто. Вот сегодня пришел из школы, спрашивает:
— Скажи, бабушка, ты вот часто дедушку Марика вспоминаешь?
Тут, конечно, ответила, чего ж не ответить:
— Часто, Левушка, часто. Мы ведь, почитай, полжизни вместе прожили, тридцать с лишним лет были вместе. Часто я его вспоминаю, хотя вот уже давно его нет с нами.
Левушка помолчал, а потом снова спрашивает:
— А как ты думаешь, дедушка Марик стал хорошим мертвым?
— Конечно, хорошим, — ответила Роза Борисовна, — как же иначе? Разумеется, хорошим.
Левушка замялся, чувствуется — хочет еще спросить, но не решается. Роза Борисовна ему улыбнулась, вихор пригладила, посмотрела выжидающе — давай уж, спрашивай, чего там.
— А почему? Почему ты так думаешь? Ведь никто не знает — от чего это зависит: хорошим мертвым человек становится или плохим?
Ну, Роза Борисовна, конечно, стала объяснять про то, каким человеком был Марик, как он любил Сонечку, как ненавидел мертвых, как допоздна работал на секретном заводе, всю жизнь: и здесь, в столице, и в Майбаде, куда они в эвакуацию поехали. Как же такой человек может стать плохим мертвым, посуди сам?
Левушка кивнул, ответил: «Да, в самом деле, конечно, бабушка», — и ушел читать книжку или решать свои задачки, но Роза Борисовна чувствовала: не то она сказала, не то! Будто мало она слышала историй о людях, которые при жизни были ну чисто ангелы, а потом становились злее самых злых мертвяков. Нет, не про завод надо было рассказывать, не про Сонечку!
Уже вечером пришла она в детскую, Левушка сразу одеяло до носа натянул — будто бабушка не догадывается, что у него там книжка и фонарик спрятаны! Улыбнулась только, присела на край кровати, заговорила шепотом, чтобы Шуру не разбудить:
— Знаешь, Левушка, я тебе неверно днем сказала… про Марика. Я почему говорю, что все у него хорошо? Я ведь рядом с ним была, когда он уходил, за руку держала, в глаза смотрела. И, знаешь, взгляд у него был спокойный-спокойный, ясный такой, чистый. Улыбнулся он мне, сказал: «Ну, что ты, не плачь, может, еще свидимся!» — и ушел. Понимаешь, Левушка, когда человек так уходит — все у него будет хорошо, это и в книгах во всех написано, и старики так говорили.
Правильно она сделала, что все рассказала. Взрослый уже мальчик, пора понимать, как оно все устроено.
«А сама-то ты понимаешь, как все устроено? — спрашивает себя Роза Борисовна, лежа без сна на холодной подушке, глядя на круг луны по ту сторону занавески, слушая тиканье часов в ночной тишине. Спрашивает — и сама себе отвечает: конечно, понимаю. Столько лет прожить — и главного не понять? Дура бы я была, если б ничего не понимала. Вот поэтому старикам уходить легче — жизнь позади, все повидали, всему научились. Это молодые уходят с криками, проклятиями, жалобами. Почему я? Почему сейчас? Злыми уходят — и злыми становятся. Пусть даже всю жизнь прожили как надо, хорошими людьми — ничего им не поможет. Старикам легче — неслучайно, наверное, среди злых мертвых стариков почти нет.
Жалко, что в школе не учат самому главному: как уходить, когда придет время. Говорят, как я сегодня Левушке днем сказала: главное, мол, быть хорошим человеком. Откуда они это взяли? Почему-то, когда читать учат или уравнения решать, никто не говорит: чтобы решать уравнения правильно, главное — быть хорошим человеком. А уйти правильно — не уравнение решить, не букварь прочесть, задачка-то посложней будет, главная, почитай, задачка. Хорошему человеку, конечно, с ней справиться легче, чем плохому, это тоже верно. Но все равно: у необученного, несведущего, несмышленого — почти нет шансов. Все равно что „Мир и войну“ читать, не зная азбуки.
Не учат в школах самому главному, не учат. А я-то откуда знаю? Меня-то — кто научил? Ну, конечно, я видела, как Марик уходил, это правда, я всегда у него училась, недаром он и старше меня был на пять лет. Но я ведь и раньше, еще в Майбаде, все про это поняла. Как же я об этом-то забыла?»
Завод уже готовился к возвращению в столицу, Марик сутками пропадал то на вокзале, то в цехах, следил, чтобы все сделали как надо, нервничал, дергался. Слава богу, Сонечка уже ходила в школу, и Роза могла спокойно собраться и попрощаться с подругами. Впрочем, какое там спокойно: до самого последнего момента никто даже не знал, когда эшелон! Марик предупредил: скажут буквально за час, так что — будь готова, я мальчишку с завода пришлю, а ты хватай Соню, бери вещи — и на вокзал!
Вот Роза и сидела, ждала — когда прибежит мальчишка, даст команду, скажет «пора!».
Мысли бились в ее голове, словно бабочки у стекла керосиновой лампы: хотелось скорей домой, и жалко было покидать Майбад, расставаться с новыми друзьями, и страшно забыть что-нибудь важное, страшно, что там, куда они поедут, будет только хуже, ведь война все еще продолжается, и Роза боялась за Марика и за Сонечку, и этот страх, это прощальное ожидание сводило ее с ума.
Ознакомительная версия.