— Ну, с Богом, — говорит Лида, и первая с двумя лопатами на плече выходит на деревенскую дорогу. Похоронная процессия — Лида идет впереди с лопатами, Семен слева и я справа толкаем тачку. До деревенского кладбища метров пятьсот и половина пути в горку, что плохо, пусть даже наклон дороги совсем небольшой.
Старуха в черном платье, сгорбленная и неподвижно взирающая на нас, стоит на дороге, опираясь на суковатую палку. Она так похожа на Смерть, что мы с Семеном непроизвольно на мгновение останавливаемся. Это Прасковья. Я вижу её в третий раз за последние полгода. Она стоит неподвижно и что-то тихо бормочет. И когда мы проходим мимо, осеняет нас крестом.
— Я, когда увидел её, чуть не обосрался, прости Господи, — говорит Семен, когда мы отошли на достаточное расстояние, — натурально, Смерть. Еще косу в руки, и всё. Хоть сам ложись в гроб рядом с Иваном.
— Ляжешь, куда ты денешься, — говорю я.
Отдыхая через каждые сто метров, мы добрались до кладбища. Деревенский погост давно заброшен, — заросшие кустарником и невысокими березами могилы, просевшие холмики, покосившиеся кресты, сорная трава до пояса. Некому следить за забытым кладбищем.
Могилу Семен выкопал вчера на свободном месте недалеко от входа на погост. Выгрузив гроб на холм выкопанной земли, мы открыли крышку.
— Прощаемся, — говорю я.
Лида, бросив лопаты на землю и подойдя к изголовью гроба, впервые за три дня неожиданно для нас начинает громко и навзрыд плакать. Она невнятно причитает, упав на колени и прижавшись лбом к лицу Ивана.
Семен сидит на траве, тупо глядя на эту картину.
Я знаю, что жизнь — эта непредсказуемая, странная и прекрасная женщина — всегда дает шанс на сближение, на более тесные отношения. Она ведет во дворец, открывая одну дверь за другой, в свой будуар. В её глазах ледяной холод и жаркая страсть. В движениях — покорное желание и яростный отказ. И оказавшись один на один, ты можешь и должен сделать первый шаг, зная, что не всегда встретишь ответное движение.
Будь собой, и всё получится.
Вопрос, как всегда, лишь в том, кто окажется сверху, — я или она.
— Алина, если ты не против, я буду записывать наш разговор, — сказала Мария Давидовна, положив на прикроватный столик небольшой диктофон.
— Пожалуйста, — кивнула девушка. Она выглядела значительно лучше, чем три дня назад. Щеки порозовели, в глазах появилась жизнь, хотя все еще сильная бледность кожи и вялые движения. Она полулежит на функциональной кровати. Отключенный монитор с темно-серым экраном и отсутствующая капельница говорят о том, что очень скоро, может даже сегодня, её переведут из реанимационного отделения в обычную палату. Хорошее питание и присутствие рядом мамы быстро вернут её к жизни.
— Как ты себя чувствуешь?
— Не знаю. Наверное, хорошо. После того, что случилось, я даже не знаю, как это — хорошо?
И, помолчав, она задала тот вопрос, на который никто ей не отвечает:
— Со мной парень был, Виктор Дачевский, что с ним? Он жив?
— Нет, он мертв.
Алина задумчиво и как-то отстраненно кивнула. Не заметив ни одной слезинки в глазах девушки, Мария Давидовна спросила:
— Это твой друг?
— Не совсем, просто знакомый, с которым не хочется встречаться, но — все равно, жаль. Он просто оказался не в том месте и не в то время.
— Благодаря ему, ты осталась жива.
— Не знаю, — неуверенно говорит Алина, — может быть и так. А, может, и нет. Если бы не Виктор, который задержал меня, я бы на час раньше домой пришла и вообще ничего бы не было.
— Алина, расскажи мне, что произошло, — сказала Мария Давидовна. Собственно за этим она и пришла. Девушка это понимает. И тихо неторопливыми короткими фразами начинает рассказывать.
— Виктор мне не нравился. Зануда. После кафе я попрощалась с ним и через темную арку пошла домой. Я обещала маме, что вернусь не поздно. Витя что-то крикнул вслед и побежал за мной. Он что-то хотел мне сказать, а я разозлилась — он меня уже достал. Я повернулась, чтобы сказать ему об этом, а там стояло это чудовище. Двуногая крыса.
— Крыса? — уточнила Мария Давидовна.
— Ну, да. Черный капюшон на голове. А под ним вытянутая крысиная морда. Когда Виктор подбежал, эта «Крыса» повернулась к нему и ударила ножом. Витя упал. Чудовище снова повернулось ко мне, и я вдруг подумала, что так просто не дам себя убить. И стала бить по этой крысиной морде.
Девушка подняла правую руку, словно хотела показать, как она это делала.
— В руке у меня был зажат телефон. Вот им я и наносила удары по морде крысы.
— Молодец, — улыбнулась Мария Давидовна.
— А потом резкая боль в животе. Такая сильная и неожиданная. Последнее, что я помню, это крики людей. А этот монстр убежал.
Заметив, что Алина начала волноваться, Мария Давидовна взяла её за левую руку и сжала. Девушка замолчала. Когда она перестала часто дышать, доктор Гринберг разжала руку и спросила:
— Может, помнишь какие-нибудь детали? Может, ты смогла разглядеть лицо преступника? Вообще-то, мы думаем, что на нем была маска, поэтому у него была «крысиная» морда. Может, ты ударами сбила маску и увидела лицо.
— Нет. Я видела только «крысиную» морду. Да, скорее всего, это действительно была маска. Уж очень легко я своими ударами сминала её.
Увидев вопрос на лице доктора, девушка уточнила:
— Я чувствовала, как легко рука проваливается во что-то мягкое, а потом наталкивается на что-то твердое. Я это сейчас понимаю, а тогда я всё делала автоматически, не замечая ничего вокруг.
Она снова замолчала, и Мария Давидовна через минуту спросила:
— Может, ты заметила что-то еще? Что-то необычное, или совершенно незначительное, как тебе кажется, какой-нибудь пустяк?
Алина задумчиво смотрела на неё и молчала.
— Что ж, ладно. Извини, что я заставила тебя вспомнить этот ужас.
Протянув руку, она хотела выключить диктофон, когда девушка снова заговорила:
— Этот монстр пришел ко мне во сне, ну, уже здесь в больнице. Кошмарное сновидение, в которое я сама не верю. Поэтому я и сказала, что это может показаться вам глупостью. Или вы скажете, что я сошла с ума.
— Я так не скажу. Ну, и что там было, в твоем сне?
Алина вздохнула и, опустив глаза, сказала:
— Если я вам расскажу, то вы отправите меня в психушку.
— Не отправлю. Я и есть та самая психбольница, которую ты боишься, — мягко улыбнулась Мария Давидовна, — я знаю, как темны и бездонны глубины человеческого сознания. То, что ты не увидела глазами, ты могла заметить своим сознанием. Поэтому, говори, я внимательно тебя слушаю. Мне очень интересно всё, что с тобой произошло, не важно — спала ты или бодрствовала.
