которая заснула, ожидая, что он что-нибудь скажет. Он на цыпочках удалился в свою комнату, чтобы записать кое-какие идеи. На фоне широкого вызова этого голубого полушария, где половина мира лежала открытой и свободной для глаз, запрет епископа потерял вес. Он решил произнести проповедь.
В сумерках он встретил мисс Эрдель на высоком балконе, опоясывающем читальный зал отеля. Они были там совершенно одни. Вдоль набережной, в бледных сентиментальных сумерках, полупрозрачные электрические шары сияли, как длинная нитка жемчуга. Она была очень соблазнительна в веселом вечернем платье и упрекала его за то, что он пренебрег ею. Она слегка поежилась от прохладного ветра, дующего с темнеющей воды. Слабость этого часа была на нем. Он нежно обнял ее, когда они перегнулись через парапет.
– Посмотри на этих милых детей на песке, – сказала она. – Я обожаю щенков, а ты?
Он вспомнил Группа, Койки и Визгуна. Ничто не обладает такой силой, как любовь к детям, когда вы находитесь вдали от них. Она томно посмотрела на него; он ответил щедрым нажимом. Но его встревоженная душа трепетала от паники.
– Ты должна извинить меня на минутку, пока я переоденусь к обеду, – сказал он. Он был странно напуган выражением тайного понимания в ее прекрасных глазах. Это, казалось, подразумевало какой-то тонкий, невыразимый договор. По правде говоря, она не осознавала этого: в ней говорил только старый демиург; старый демиург преследовал его так же страстно, как он следовал за растворяющейся синевой своего сна. Но он был очень взволнован, когда спускался в лифте.
– Господи, – сказал он себе, – неужели все мы только игрушки во власти этих ужасных инстинктов?
Впервые ему сообщили о безграничной женской способности к ухаживанию.
В тот вечер они танцевали в гриль-баре "Подводная лодка". Она плыла в его объятиях с торжествующей легкостью. Ее глаза, используемые в качестве временных ламп осветительной схемой, о которой она совершенно не подозревала, сияли счастливым блеском. Непрофессиональный читатель, всегда послушный обстоятельствам, бормотал восхитительные пустяки. Но его личные мысли были такими же отстраненными, сияющими и уклончивыми, как золотые рыбки, которые мерцали в стеклянном бассейне над головой. Он поднял ее шарф и носовой платок, когда она уронила их. Он неопределенно улыбнулся, когда она предположила, что, по ее мнению, сможет убедить мистера Эрделя остаться в Атлантик-Сити на выходные, и зачем беспокоиться о службе в воскресенье? Но когда она и зевающая миссис Эрдель удалились, он поспешил в свою комнату и собрал вещи. Крадучись он подошел к конторке и объяснил, что неожиданно уезжает по делам и что счет должен быть отправлен мистеру Эрделю, чьим гостем он был. Он выскользнул через боковую дверь и сел на поздний поезд. В ту ночь Эрдельтерьер досадовал на дочь за то, что та скулила во сне.
Часовня Святого Шпица была переполнена в то прекрасное воскресное утро, и звон и глухой стук ее колоколов весело доносились сквозь разреженный быстрый воздух до молящихся, прибывающих в своих роскошных автомобилях. Дружелюбная странность поведения мирянина-читателя в качестве священника добавляла изюминку посещению церкви. В этот раз прихожане были особенно рады видеть Гиссинга в стихаре и палантине. Они чувствовали, что его наряд в предыдущие воскресенья был слишком неформальным. И когда в то время, которое обычно отводилось для проповеди, Гиссинг поднялся по ступенькам кафедры, развернул пачку рукописей и торжественно огляделся, они откинулись на подушки скамьи в удобном, восприимчивом настроении. У них было подсознательное чувство, что если их души должны быть спасены, то лучше сделать это со всеми надлежащими формальностями. Они не заметили, что он был довольно бледен и что его нос нервно подергивался.
– Друзья мои, – сказал он, – в этой прекрасной маленькой часовне, на этой воздушной вершине холма, можно говорить с полной откровенностью. Ибо вы, собравшиеся здесь для поклонения, в основном люди великих дел, привыкшие смотреть на жизнь с высоким духом и живым воображением. Тогда я попрошу вас быть терпеливыми по отношению ко мне, пока я увещеваю вас нести в свою религию тот же предприимчивый и амбициозный порыв, который сделал вашу мирскую карьеру успешной. Вы привыкли иметь дело с великими делами. Позвольте мне поговорить с вами о Великих делах Божьих.
Гиссинг был слишком взволнован, чтобы узнать кого-то из слушателей. Все лица слились в одно расплывчатое пятно. Он знал, что мисс Эрдель находится у органа, но он не видел ее с тех пор, как улетел из Атлантик-Сити, потому что перед ее возвращением покинул особняк Эрдельтерьеров и устроил себе постель в углу ризницы. Он боялся, что она рассердилась: в некоторых басовых трубах органа, когда она играла вступительный гимн, звучала энергичная рычащая нота. Он не видел высокой седовласой фигуры, которая вошла в часовню довольно поздно, после начала службы, и заняла место сзади. Епископ Борзой воспользовался возможностью съездить сегодня утром в Далматин-Хайтс, чтобы посмотреть, как поживает его протеже. Когда епископ увидел, что его мирянин-чтец появился в стихаре и алом капюшоне, он был поражен. Но когда священник-любитель действительно взошел на кафедру, лицо епископа выразило вопрос. Волосы у него на затылке слегка встали дыбом.
– Так легко, – продолжал Гиссинг, – позволить жизни проходить мимо нас в ее быстром забавном течении, что иногда кажется, что едва ли стоит предпринимать какие-либо смелые попытки найти истину. Истина, конечно, не нуждается в нашей помощи; она может позволить себе игнорировать наши ошибки. Но в этом тихом месте, среди шепота деревьев, я, кажется, услышал смущающий звук. Я слышал смех, и я думаю, что это смех Бога.
Прихожане зашевелились с вежливым беспокойством. Это было не совсем то, к чему они привыкли.
– Почему Бог должен смеяться? Я думаю, это потому, что Он видит очень часто, что мы притворяемся, что поклоняемся Ему, мы на самом деле поклоняемся и удовлетворяем себя. Я употребил выражение "Великие дела". Я хочу подчеркнуть, что Бог занимается гораздо большими делами, чем мы себе представляем. Мы представляли Его Себе в слишком мелком масштабе. Если Бог так велик, мы должны приближаться к Нему в духе величия. Его не интересуют мелочи: мелочи ритуала, вероучения, церемонии. Мы вообразили тщеславную вещь – Бога нашего собственного вида; просто добавляя к концепции, чтобы позолотить и освятить, бесполезный взрыв сверхъестественного. Друзья мои, Бог, которого я себе представляю, – это нечто большее, чем формула по воскресеньям и клятва в течение недели.
Те, кто сидел в задней части часовни, были поражены, услышав низкий грохочущий звук, исходящий из диафрагмы епископа, который наполовину поднялся со своего места, а затем, огромным усилием воли,
