И вот теперь выяснилось, что всю жизнь я занимался не тем, чем должен был. Обидно.
Стрелка весов в вышине задрожала и лениво стала клониться влево.
Я прощался с тем, что я избранный.
Валерий в своей четвертой миссии был актером. По молодости играл в основном в провинциальных труппах, летом мотаясь с ними по южным губерниям России, а зимою выступая на ярмарках: то на
Нижегородской, то на Ирбитской. Приходилось ему и не раз встречаться с корифеями этого вида искусства, но сам он заглавные роли играл не часто — амплуа было не то. Однако и на его долю порой выпадали аплодисменты зрителей. Особенно, когда ему удавалось продемонстрировать свой коронный номер — выдержать паузу.
Вот и сейчас, выдержав театральную паузу, увидев, что я сник, он произнес:
— Высокий суд, но у нашего подсудимого есть и смягчающие обстоятельства. Я бы хотел их продемонстрировать.
— Хорошо, — разрешил спокойный голос сверху.
Опять Валерий сделал какое-то движение рукой, и из темноты появилась все та же красавица. Только теперь она держала какую-то круглую рамку- обруч, диаметром сантиметров в семьдесят.
— Сейчас мы покажем запись событий, которые произошли уже после смерти нашего подсудимого.
— Хорошо, — молвил голос.
Рамка в руках красавицы засветилась и из нее куда-то во тьму ушла сверкающая внутренними стенками труба. Это напоминало огромный световод. А где-то в конце трубы я и судья увидели молодого парня, сидящего с гитарой на диване. Парень пел:
— "Я умру- упаду, на бегу на ходу,
Словно чуть поскользнувшись на мартовском льду.
И слетит моя шапка куда-то в кювет,
Вот я жил и дышал — и меня больше нет.
И начнут все меня обходить стороной.
И промолвит брезгливо прохожий иной,
Что не стало житья, мол, от этих бомжей,
Вот и этот свалился, напившись уже…"
Порою парень сбивался, видно песня ему была не очень знакома, он ее только разучивал.
А вот зато мне эти стихи были известны хорошо! Еще бы мне их не знать, если я их написал.
— "А я не пьяный, ни бомж и совсем не злодей.
Я такой же обычный, как те из людей,
Что, спеша, равнодушно пройдут стороной,
Не спросив ничего, не склонясь надо мной.
Но не мне их винить, ведь, пока был живым,
Я и сам не бросался на помощь другим.
Так что я получу то, что сам заслужил
Бог все знает, рассудит, так ли я жил.
Мы видели его откуда-то сверху, поэтому я не мог разглядеть его лица. Но ни по голосу, ни по фигуре, ни по манерам я его узнать не мог. И когда он поднял лицо к подошедшей к нему из глубины комнаты девушки, я убедился, что парня этого не встречал никогда.
— Новую песню сочиняешь? — спросила девушка.
Парень кивнул головой, не переставая петь.
— "На одну часть весов вознесется душа,
На другую он сложит грехи не спеша:
"Не курил, меру знал, хоть и пьяным бывал.
Многих женщин любил, но порой обижал.
Не был грубым и злым, и не так часто врал.
И друзей он своих никогда не сдавал.
Никого не убил и чужого не брал,
Был к деньгам равнодушен, долги- возвращал…"
— А стихи чьи? — поинтересовалась девушка, — Неужели сам сочинил?
Парень отрицательно помотал головой, и, прервав пение, что-то черканул в листочке, что лежал перед ним.
— Здесь, значит, будет ми-минор, — пробормотал он.
И, отвечая на вопрос девушки, сказал:
— Да в инете наткнулся на стихи одного чувака, — и он назвал фамилию, под которой я прожил свою последнюю жизнь. — Уж больно они мне музыкальными показались. Это уже третья.
— Что, третья? — спросила девушка.
— Это третья песня на его стихи. Для двух я уже аккорды подобрал.
И, взяв в руки гитару, парень запел дальше:
— "И умом не обижен, силой не обделен,
В этой жизни сумел достичь многого он.
Но вот с нищими он не делился, отнюдь.
Так что добрым его не считаем ничуть…"
И склонится куда-то стрелка божьих весов,
И вся жизнь моя станет ясной без слов.
И воздастся за все, все, что я совершил,
И узнаю, быть может, так ли я жил.
А пока я бегу по весеннему льду,
И не ведаю, где и когда упаду.
Знаю только одно, что совсем не боюсь
Я того, что на Божьем суде окажусь.
А боюсь одного, что в сумятице дел,
Я могу не успеть сделать все, что хотел.
И жалею о том, что в отпущенный срок
Я так много задумал, а исполнить, не смог."
Дальний конец трубки стал ссужаться, превратился в конус, затем сияние его быстро погасло, и в руках у красавицы остался только обруч. Вместе с ним красавица скрылась во тьме.
"Передача с планеты Земля окончена"- подумал я.
— Как мы все видели, творческие усилия подсудимого все же не пропали втуне, — сказал Валерий. — На его стихи были сочинены мелодии и, видимо, еще будут сочиняться. Поэтому я бы просил, Высокий Суд, учесть это вновь открывшееся обстоятельство при своем решении.
Вот теперь у меня и все. И он тоже воззрился туда, наверх, на божественные весы. Стрелка весов колыхнулась и медленно поползла вверх. И опять, как и в прошлый раз застряла ровно на середине.
— Не очень понятно, — удивленно произнес Валерий, — каков же будет вердикт?
— Мы решаем, — послышался ответ сверху.
Тягостная тишина повисла в зале.
И не было ни фанфар, ни спадающей сверху божьей благодати.
После долгой паузы очень буднично спокойный голос из вышины сообщил свой вердикт. Меня не признали выполнившим задание четвертого этапа, но и не лишили звания избранного. Слава Богу, подобные прецеденты случались и до меня. Я не был здесь первооткрывателем.
И подобно другим, зависшим на середине, моей душе предписали пройти еще одно дополнительное испытание. Оно должно было решить, в какую сторону должна была качнуться стрелка. Ну а Валерию предложили подобрать мне соответствующую судьбу.
Свет после вынесения приговора погас и, дабы покинуть эту гнетущую темноту, я сделал шаг и в тот же миг оказался в белоснежном ярко освещенном коридоре. Рядом стояли и Валерий со своей красавицей. У Валерия в руках была пластиковая папочка с моим делом, а его подруга держала все тот же загадочный обруч.
— Ну и как ощущения? — спросил начальник смены.
— Я оставил там свои грехи, — ответил я. — чувствую себя необыкновенно легко, но летать почему-то не хочется. Устал. Не физически, а мозгами.
