по жизни целую бригаду могу оприходовать. Но это ж виртуал, а я читал условия – «аватар – физически сильный, полностью здоровый, не старше 30 лет». Так что они там могут в очередь ко мне выстраиваться. Я ж один на всех, я выбирать могу, не понравится – пусть гуляет.
Камбала снова зашелестела бумагами.
– Да, нужно подписать еще вот это… – спохватился менеджер. – У нас здесь прилагается медицинская страховка. Во время погружения вы будете находиться здесь в полной безопасности, но вот сердце… из-за перенапряжения могут быть проблемы. Если у вас есть какие-то заболевания в этой сфере, лучше принять меры предосторожности. Страховка входит в общую стоимость.
Клиент внимательно прочел приложение к договору, и бланк со страховкой. Содержание, похоже, не вызвало у него сомнений.
– Перестраховщики, – пробормотал он. – Ну хорошо, раз входит в общую стоимость… могу себе представить, как можно в реале упиться и дотрахаться до сердечного приступа, но в виртуале – отчего ж не попробовать?
– Теперь, – откликнулся менеджер, – мы с вами обговорим наиболее удобную для вас форму оплаты… а вы, Людочка, – он повернулся к камбале, – ступайте, готовьте место.
***
Он стоял по колено в траве. Рогатая луна плыла по ночному небу. Что-то сдавливало голову. Шлем, который на него водрузили перед погружением? Память о кресле, похожем на зубоврачебное, о прикрепленных к телу датчиках еще не совсем исчезла в задворках сознания, но быстро угасала. Он больше не был клиентом «Тайм-трэвел», он был Царь вина, явившийся на праздник, и голову его венчала корона из оленьих рогов.
Кроме короны, ничего на нем не было, однако холода царь не испытывал. Ночной ветер, несущий запахи хвои, чабреца и морской соли, был даже приятен. Прежде, чем прийти сюда, царь пил вино, сладкое и пряное, пил много, и был разгорячен и возбужден. Он находился в горной долине, напоминающей чашу. Горы, поросшие соснами, туей и можжевельником, закрывали от него море. Жилища людей остались далеко, далеко внизу. Он поднимался сюда долго, правда, приходилось останавливаться, принимая подношения от тех, кто вышел поклониться царю, избранному благословить новый урожай. Он пил, объедался, смеялся и шел туда, где его должны были встретить они. Его свита. Его менады.
Об их приближении возвестили голоса. Со всех сторон долины стали слышаться крики. Нет, вопли, вырастающие в нестройный хор.
– Дииииииииио! – кричали они. – Дио!
И он тоже призывно закричал.
«Дионис», – подсказала ему память, но это была чужая память и слово чужое. Женщины шли в горы радеть Дио, матери богов, и он был единственным мужчиной, допущенным на этот праздник. И он выступил вперед, гордо и победоносно.
Потом они появились. В темноте он не различал, сколько их. Много? Много. Одеждой им служили звериные шкуры, и он чувствовал запах крови, потому что шкуры были только что содраны. Никто не должен был вставать на пути менад, и они убивали всех, кто им попадался, будь то волк, кабан или робкая лань. Убивали, разрывали плоть на куски, и ели сырым дымящееся мясо, а шкуры набрасывали на себя. Таким они предстали перед царем – страшные, перемазанные кровью. И в руках у них были тирсы.
Тирсы?
Жезлы, увитые виноградными лозами, подсказала чужая память.
Лозы там были. Но под ними скрывались копья.
И тогда он понял.
Он бежал и бежал. Вопли отдавались отовсюду. В какую бы сторону он ни метнулся, из тьмы возникали чудовища – лохматые, грязные, воняющие кровью и потом. И вооруженные.
Сил становилось всем меньше, проклятая корона мешала, но он все еще цеплялся за последнюю надежду. Там, за горами – море. Если он сумеет выбраться из долины – ловушки, то бросится со скалы. Утонуть будет лучше, чем попасть в руки к этим… озверелым…
Когда трава под ногами сменилась камнями, он остановился на миг, чтобы перевести дыхание. Наконец он нашел выход. Только бы добраться по тропе до перевала.
Но камни на тропе были остры, а он был бос. Каждый шаг причинял боль. Ступни кровоточили. Он замедлил бег. Заковылял. Потом опустился на колени. Пополз.
И тут они настигли его.
То, что творилось с ним в последующие часы, было неописуемым, нескончаемым кошмаром. Нет – от кошмара можно проснуться, он же был в сознании, и мог лишь молить богов, чтобы позволили ему впасть в забытье и не чувствовать этого ужаса. Но боги были глухи, равно как и его мучительницы. Он умолял, он плакал, но его продолжали избивать лозами, резать остриями копий, и вливать, вливать в него возбуждающе зелье. Многие на его месте были бы уже ни на что не годны, но он был силен, он был лучшим среди лучших, только таких выбирали в Цари вина. И только так можно было дать земле плодородие. И они наваливались на него, снова и снова, подбадривали друг дружку гнусными непристойностями, когда он, плача и скуля, вновь доказывал свою готовность. Чем больше всадниц проскачет на этом жеребце, тем богаче будет урожай, это все знают.
Настал, однако, миг, когда он больше не мог удовлетворять их. Он лежал на земле, в грязи, крови, слизи, собственном семени. Урожай обещал быть хорошим, и пора было завершать обряд. Старшая из менад, седая горбатая старуха, чьи руки были покрыты татуировками, подняла копье.
Он закрыл глаза, готовясь принять последний удар. Тогда все кончится.
Но он ошибся. Удар пришелся не в сердце, а между ног. Боль, которую он чувствовал прежде, была лишь тенью постигшей его теперь. Оказывается, он еще мог кричать…
Старуха с радостным карканьем подняла отсеченный кусок плоти – жалкий, отработавший свое, но годный для приношения храму.
Кровь хлестала из раны, заливала его живот и ноги, впитывалась в землю. И это вызвало новый приступ священного восторга, вакхического веселья. С радостным воем они бросились на жертву, разрывая на части, вгрызаясь в трепещущую плоть.
До последнего мгновения он был в сознании.
– Мне всегда казалось, – произнес главный менеджер, – что сценарист рекламы «Лабриса» внимательно читал зюскиндовского «Парфюмера». И нам просто не показывают последнюю сцену, где надышавшаяся феромонами толпа разрывает героя на части.
– Умничаешь много, – сказала женщина, создавшая все программы по которым работал «Тайм-трэвел». – Я для чего тебя держу? Мордой отсвечивать. Подобная клиентура ведется на мужиков твоей фактуры. Читал ли он Лермонтова? Ты еще бы спросил, читал ли он Еврипида.
– Ах, да, – спохватился менеджер, – может,
