И хотя ему надо было набрать квоту, рука с анкетой опустилась, и он повернулся к секретарше.
— Дайте мне, — сказал он, — папку „СС“.
Костлявая женщина оторвала взгляд от крестиков и снова посмотрела на Лизинку, теперь уже с испугом. Зная своего начальника, она не могла понять, что вызвало в нем такую резкую перемену. Нехотя отложив карандаш, она подошла к сейфу и подала председателю папку с надписью „Совершенно секретно“. В ней лежал список особых специальностей, заявленных несколькими центральными ведомствами. Рядом с каждой кратко, но исчерпывающе излагались требования к поступающему.
Будучи человеком честным, изменившим своим убеждениям лишь однажды — отрекшись от Бога ради государственной службы, — председатель, конечно, и сейчас не собирался делать ничего, что могло бы государству повредить. Просматривая список профессий, предлагаемых юношам и девушкам, он добросовестно исключил все, для которых у Лизинки не было должных способностей, образования или социального происхождения: дипкурьер, посол или депутат. Дойдя до контрразведки, куда требовалось сразу три человека, он в первый раз задумался. В памяти промелькнуло еще одно воспоминание — о нежной Грете Гарбо в роли Маты Хари. Но оно тут же исчезло, как только он заметил пометку ПОЛ МУЖ. Он перевернул страницу. В глаза сразу же бросилась характеристика, завершавшая раздел ПОЛ ЖЕН. и весь список:
ГУМ. СПЕЦ-СТЬ С ПОЛУЧ. ДИПЛОМА — ОКОНЧ. ДЕВЯТИЛЕТКУ (Ж.) — ВОЗБ. ДОВЕРИЕ — УМЕЮЩ. ДЕРЖАТЬ СЕБЯ В ОБЩ. — ФЛЕГМ. ХАРАКТЕР — ПРИЯТН. ВНЕШН.
Далее шло примечание, единственное такого рода в папке „СС“: КОТОРУЮ ХОТЕЛОСЬ БЫ ВСТРЕТИТЬ В ЗУБОВРАЧЕБНОМ КАБИНЕТЕ!!!
Председатель снова поднял глаза. Даже самый строгий критик не мог не признать, что Лизинка полностью отвечает всем этим требованиям. Более того, он не представлял себе другого лица, на которое ему было бы приятнее смотреть из зубоврачебного кресла, где он пережил столько мучений. Когда он бывал уверен, что действует в интересах общества, то решения принимал мгновенно.
— Барышня, — без обиняков спросил он Лизинку, — не хотели бы вы стать исполнительницей?
— Что это такое? — спросила мать, быстро придя в себя.
— Председатель комиссии по профориентации углубился в бумаги.
— Особая гуманитарная специальность, по окончании выдается диплом, — сказал он после недолгой паузы.
— А что это за специальность? — спросила мать вкрадчиво, чтобы ненароком не задуть огонек вспыхнувшей надежды.
Лишь сейчас он заметил, что после заявки идет приписка: „для получ. пригл. на собес, зв. проф. Влку, тел. 61460“.
— Для получения приглашения на собеседование, — начал разъяснять он, — необходимо позвонить профессору Влку, номер указан. Из этого следует, что все подробности вам сообщит вышеназванный сотрудник. Естественно, чтобы выписать к нему направление мне нужно знать, согласны ли вы в принципе.
Итак, — нетерпеливо воскликнул председатель, начиная понимать по выражению лица секретарши, что запятнал свою репутацию, — садовод, булочница, скотница или…
— Конечно же, — воскликнула пани Тахеци, — конечно же исполнительница!
— Что это такое? — спросил доктор филологии Тахеци, когда его жена закончила свой рассказ.
Они сидели в столовой, склонившись над тарелками с супом. Лизинка смотрела на свое отражение в тарелке. Когда она опускала ложку, на лицо набегали волнистые морщинки, когда поднимала, лицо расплывалось до краев тарелки.
— Как что? — сказала пани Тахеци. — Гуманитарная специальность с получением диплома.
— А какая, хоть приблизительно? — очень миролюбиво спросил доктор Тахеци, чтобы случайно не раздуть пожар нового спора. Он встал и, подойдя к книжному шкафу, вынул краткий энциклопедический словарь и принялся листать его.
— Исполнительницы тут вообще нет, — сказал он через некоторое время. — Только „исполнение“, „исполнения“, средний род, означает действие, служба, обслуживание.
— Ну, значит, она будет обслуживать, — сказала пани Тахеци. — Тем лучше!
— Только ведь, — сказал доктор Тахеци, — такое определение больше подходит для кокотки.
— Лизинка, — сказала пани Тахеци, — доешь, моя девочка, и ложись спать. Завтра тебе на учебу!
Едва дочь поцеловала ее на ночь и закрыла за собой дверь, мать заговорила, на этот раз без крика и слез, отчего ее слова звучали особенно веско.
— Единственное, что ты сделал для своей дочери, — воспользовался моей доверчивостью шестнадцать лет назад и затащил меня в кусты, как последнюю служанку. Мне и в голову не могло прийти, что человек с университетским образованием начнет с то го, что сделает мне ребенка. А главное, я надеялась, что он хоть будет о нем заботиться. Ты же, — продолжала она с напором, и доктор Тахеци моментально оценил всю критичность ситуации, — боишься рот раскрыть, когда кондуктор в трамвае не возвращает тебе сдачу со ста крон, — куда уж там дать обычную взятку, чтобы дочь сдала экзамен! Чай — единственное, что ты мне предложил, когда все ее будущее висело на волоске. И когда я вместо тебя нахожу для нее последний шанс, чтобы ей не пришлось идти в скотницы, ты смеешь меня упрекать, что я делаю из нее шлюху? Я, — она слегка повысила голос, словно заранее опровергая возражения, о которых доктор Тахеци теперь и подумать не смел, не знаю, что такое исполнительница, и не хочу этого знать. Мне достаточно, что она получит диплом и тогда уж сможет заниматься всем, чем пожелает. И если хочешь, чтобы она и дальше называла тебя папой, ты завтра же позвонишь этому Влку и встретишься с ним. И, само собой, на эту встречу ты, как каждый нормальный отец, придешь с бутылкой коньяка, а если он по телефону начнет тебе пудрить мозги, то с двумя. Потому что, — прибавила пани Тахеци, и он с недоумением увидел на ее лице лучезарную улыбку, — если ты этого не сделаешь, то к нему пойду я и предложу ему все, что может предложить мать и женщина.
В пятницу утром, едва усевшись за свой стол в филологической консультации Академии наук, доктор Тахеци набрал номер 61460.
— Слушаю, — сказали там, куда он звонил.
— Алло, — сказал тот, кто звонил. — Пожалуйста, могу ли я поговорить с профессором Влком?
— Кто его спрашивает? — сказал голос в трубке.
— Доктор Тахеци, — сказал доктор Тахеци.
— Не знаю такого, — сказал голос.
Доктор Тахеци почувствовал, как заливается краской. Обладатели столь властных голосов действовали на него так, что он безропотно пропускал их без очереди, позволял себя обвешивать, послушно ел запеченную гусиную кровь, которую ему подавали вместо гусиной печенки, и, не протестуя, платил за воду, принесенную вместо водки. Он был уже готов пролепетать извинения и повесить трубку. Но жгучая мысль, что тем самым он отдаст обладателю голоса свою обожаемую жену, вселило в него небывалую отвагу.
