— Даже так?
— Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей решимости качественно выполнять свою работу?
— Нет, конечно, какие уж тут сомнения, проходите.
Впрочем, разрешение полицейским не понадобилось. Оттолкнув Зимина, они гурьбой ринулись в комнату. Нет, ну надо же! Они, в самом деле, оттолкнули его, да еще с таким ожесточением, что он с трудом удержался на ногах.
Когда к Зимину вернулся дар речи, операция была закончена, Горского вывели из комнаты в наручниках и в черном колпаке на голове. Раздалось мычание, наверное, он хотел что-то сказать, но кляп мешал.
— В чем дело? — спросил Зимина.
— Мы расследуем очень серьезное дело, предотвращаем вопиющее нарушение Единого эстетического правила, — сказал Семенов хмуро. — Можно сказать, беспрецедентное.
— Бред какой-то.
— Прекратите юродствовать, господин Зимин, будете упражняться в остроумии, когда придет время давать показания на научном Совете. А сейчас следует решить, пойдете ли вы обвиняемым или свидетелем. Вы же видели удостоверение. У меня широкие полномочия. Именно мне поручено проследить за неукоснительным соблюдением Правила.
— Вот я и удивился. Нас-то как это касается? Мы к эстетике не имеем никакого отношения.
— Ах, довольно. Не смешно. Много мне приходилось слышать оправданий. Это самое глупое.
— Мы с Горским — психофизики. Не из последних. Вы бы справились в Дирекции.
— Неужели? А у меня другие сведения.
— Какие-такие сведения?
— Мне разрешили ознакомиться с вашей должностной инструкцией, подписанной майором Кротовым. Так что я знаю, что вам можно, а чего нельзя. Но вернемся к сути обвинения.
Семенов взял со стола листок и стал читать вслух, делал он это плохо, неумело, с ненужными придыханиями, зато никто не мог сказать, что стихи ему понравились.
Дерево моей души Перевод с румынского
Под ласковыми лучами горячего солнца
Распускаются нежные розы.
Капельки росы на их лепестках отражаются в небе.
Воздух наполняется их ароматом.
Но придет весна, и опять расцветут розы,
Зазеленеют деревья.
Но расцветет ли вновь Дерево моей души?
— Что это? — спросил Семенов, бросив листок обратно на стол, и брезгливо отряхнул пальцы.
— Надо полагать, стихи, — ответил Зимин. — Вы не очень хорошо их прочитали, но они все равно хороши!
— Стихи… Вот видите, а вы говорите: психофизики. Какие же вы ученые, если вы преступники? Нарушители Правила.
— Ерунда.
— О вашем товарище Горском пока разговора нет, его роль в совершенном противоправном действии требует квалификации. А с вами, Зимин, все ясно, вы были взяты на месте преступления с поличным: распространение неофициальных рифмованных материалов наказывается в нашем Институте очень строго.
— Послушайте, Семенов, вы, наверное, не до конца представляете, с кем связались. Мы не пацаны какие-то безвестные! Еще раз прошу обратиться за информацией в Дирекцию. Нам приходится работать по двенадцать часов без передыха. Вы должны понимать, что нам требуется отдых, минуты расслабления. Неужели трудно позволить нам время от времени совершать мелкие шалости? Да, я изредка читаю Горскому стихи, однако это ведь такая пустяковина, что и говорить не о чем. Считайте, что это своего рода допинг, который позволяет нам хорошо выполнять свою работу. Что тут непонятного? Да у нас переходящих Призов не сосчитать! Мы на хорошем счету, на нас делает ставку руководство Института.
— Пустые слова. Правило для всех написано. И его нужно исполнять.
— Ваши обвинения абсурдны.
— Неужели?
— Мы не сделали ничего дурного.
— Вам неизвестно, что введение Единого эстетического правила было вызвано необходимостью? Совсем недавно наше научное сообщество погибало. Институт переживал далеко не лучшие времена, чтобы не пропасть, ученым потребовалось объединиться. Но сделать это не удавалось, пока не появилась понятная каждому единая эстетика. Сотрудников ознакомили с согласованным представлением о диалектике и гармонии знаний. Руководству Института удалось дать определение истинности, — не стесняясь при этом директивности и точности. Это была кропотливая работа. Но если бы она не была проделана, то Институт, в современном понимании, самоуничтожился бы. Вместе с психофизикой вашей.
— Все это выдумки. Общая эстетика познания, как мне кажется, это самый простой способ угробить науку. Много было попыток сотворить что-то подобное, да пока еще ни одной успешной. Люди по природе своей существа разные, и представления о познании у них, естественно, разные. Представьте, что всем сотрудникам будет предложено заучить представления о психике человека, которые будут признаны отвечающими Единой эстетике, а они вдруг окажутся ошибочными? Это же катастрофа.
— Попрошу без намеков! — выкрикнул Семенов. — Мы люди с высшим образованием.
— Какая чушь! — продолжал Зимин. — Унификация — смерть познания. Нам придется научиться работать в научном обществе, где уживаются самые разные, может быть, противоположные представления о человеческой психике. Главное, чтобы эти представления были. Таково требование будущего.
— Голословное заявление. Доводы за единую эстетику всем известны. Воспользуюсь фундаментальным «Логико-философским трактатом» Людвига Витгенштейна. Им было сказано: «Совокупность всех истинных мыслей есть образ мира». Можно сделать вывод, что мысль — есть изреченная словесная конструкция, имеющая прямую и неразрывную связь с реальностью. Реальность существует объективно. С этим, надеюсь, вы не будете спорить. Она одна на всех. Она существует независимо от нас. Никакой другой реальности не обнаружено. Давайте, например, возьмем слона. Слона любой узнает. Четыре толстые ноги, большие уши, хобот, тонкий хвост и бивни. Если человек смотрит на слона и говорит, что видит собаку, он, скорее всего, идиот. Любой нормальный человек, посмотрев на слона, скажет, что это слон. Можно утверждать, что это будет верно в 100% случаев. У нормальных людей самым естественным образом возникнет одна и та же мысль — ух ты, это слон. Получается, что возникновение у массы людей одной мысли не только не страшно, а даже должно приветствоваться, поскольку позволяет довольно просто отделить нормальных людей от больных. Это поможет оказать несчастным, тем, кого удастся выявить, срочную медицинскую помощь. Некоторые и вовсе вылечатся, научатся выискивать слона по первому требованию.