Добрый знак…
Проверено: в самые интересные и неожиданные места ноги приводят тебя сами. В этом Маард убедился в очередной раз, неожиданно оказавшись перед фасадом кафе «Rainforest». Стены, стилизованные под полог тропического леса с увитыми лианами деревьями, навесы-козырьки в виде шляпок гигантских грибов, лягушки в зарослях папоротников. Лягушка же венчала собой вывеску над входом: улыбающаяся ярко-зеленая квакушка с красными пальцами-присосками. Островок абсурда среди упорядоченного города. То, что надо, когда душа жаждет живого несовершенства среди искусственно созданного порядка.
Изнутри кафе выглядело более привычно: щекочущий ноздри запах вкусной выпечки, длинноногие пиратки-официантки, стулья-грибы и развешенные под потолком сетки с огромными пауками. Из динамиков бренчало кантри — до того гундосое и однообразное, что Маард поморщился. Подбежала «пиратка» в короткой юбке. Маард заказал две порции буритос, бутылку пива и уселся за столик в глубине помещения — ждать.
Чужие. Все вокруг чужие. Хочется отгородиться… хотя бы музыкой. Вспомнить голоса друзей, блики на поверхности озера. И пусть молчит плейер — память услужливо хранит любимые песни.
That's me in the corner
That's me in the spotlight
Losing my religion
Trying to keep up with you
And I don't know if I can do it
Oh no I've said too much
I haven't said enough…[2]
Вместо голоса Майка Стайна он услышал другой — женский, негромкий, и слова песни — на родном языке Маарда:
— «Сказав так много, я не сказал главного… Мне казалось раньше, я слышу твой смех. Раньше я думал, что ты поешь. Я думал, что замечал твои старания…»
Он удивленно обернулся. Девушка сидела за соседним столиком, вполоборота. Собранные на затылке золотисто-платиновые волосы открывали высокую шею и маленькое ушко с блестящей каплей сережки. Изящные руки поправляли воротник куртки — жест, за которым пытаются скрыть неловкость.
— Простите, — сказал Маард, сообразив, что напевал вслух. — Я не хотел мешать.
— Не извиняйтесь. Вы неплохо поете, — мягко возразила она и обернулась.
Чуть вздернутый нос. Очки в тоненькой оправе. И небесная синь в обрамлении пушистых ресниц.
Потянуло на романтику. Захотелось сказать ей что-то приятное. Но привычные для соблазнения девиц слова казались пошлыми и глупыми. И он спросил:
— Девушка, вы мне кажетесь?
Она рассмеялась — самый приятный звук за весь день… или месяц, год? — и взглянула на Маарда с интересом.
— Нет, не кажусь. Я Элен.
К полуночи парк корпорации НайнФлэгс затихает. Отцветают в небе букеты фейерверков. Разъезжаются последние гости. По дорожкам проходит поливальная машина, похожая на большого жука. Гаснут все огни, кроме освещающих «чертово колесо», и время застывает до утра. Лишь на ветру слабо звенят колокольчики у каскада фонтанов да изредка вскрикивает ночная птица.
Обычно Маард не оставался в парке на ночь. Дракону было уютнее в специально созданной для него пещере с искусственным обогревом, нежели под открытым небом в сырой от росы траве. Маард прекрасно об этом знал, и старался создать своему ящеру максимум комфорта. Но изредка выдавались ночи, когда накатывало одиночество и в пещере было невыносимо. Тогда Маард оставался на площадке перед «чертовым колесом» и всю ночь смотрел на медленное вращение огней. Своего рода медитация: завораживая, отвлекает от любых мыслей.
Кружится, поскрипывая, «чертово колесо», кружится голова, кружится планета. Все идет своим чередом. Тихо-тихо поют опадающие листья, журчит в фонтанах вода, и позвякивают вдалеке колокольцы. Ночь за ночью, неспешно, размеренно, привычно…
Считать до миллиона. Слушать пение листьев. Не думать ни о чем. Ночью надо спать. Даже если глаза у тебя открыты.
Дракон шумно вздохнул, пошевелился, разминая мышцы, зацепил острым краем крыла скамейку у ограды. Заворчал: не нравится сырость.
«Прости, дружище. Через пару часов немного посветлеет — полетим домой».
Утробное ворчание в ответ. Грохот задетого хвостом мусорного бачка. Ага. Бунт на корабле.
«Ну давай еще подеремся! — раздраженно обратился к дракону Маард. — Забыл, что ночью темно? Отставить рыпаться! Смирно!»
Протяжный рев всколыхнул спящий парк. Маард ощутил, как ящер напрягся, готовый ослушаться и рвануть в небо. Вот ведь характер… Знает прекрасно, что в темноте в воздухе долго не продержаться, что замерзнет, а садиться вслепую — крылья переломать недолго. Но все равно протестует — не иначе как из ослиного упрямства.
Намотать на предплечье невидимые поводья, рвануть резко:
«Лежаааать!!!»
Дракон кротко рыкнул и послушно замер. Раньше Маарда часто посещало чувство стыда и раскаяния перед ним: всякий раз, когда приходилось подчинять ящера своей воле, животное мучилось от боли и страха. В течение первого года работы Маард не раз просил руководство поискать иные методы управления драконом. Более щадящие.
«Если все время лупить лошадь, она сдохнет! — возмущался он. — Я физически чувствую, как ящера корежит от каждой команды. Что вы получите в итоге — нервную и злобную скотину?»
«Маард. Либо он сдохнет — и тогда дорогущий проект провалится, псу под хвост пойдут годы работы специалистов, масса кропотливых расчетов, миллионы евро, угроханные в экспериментах. Либо, если расчеты верны и мы не ошиблись прежде всего в тебе, — вы научитесь понимать друг друга. На уровне единого организма. Маард, тебе в самом начале сказали, что это будет нелегко. И тебя выбрали именно потому, что ты способен справиться. Процесс слияния сознаний труден и болезнен. И либо вы научитесь быть одним, либо…»
«Помню. Выбора нет».
Постепенно Маард и ящер «сработались». Осаживать дракона месяц за месяцем приходилось все реже. Только когда надо было идти наперекор инстинктам хищника. Главное при этом самому оставаться спокойным. Быть скалой. А не как вчера…
Дракон вздохнул. Маард истолковал это как «держал бы себя в руках — спали бы дома, в тепле».
«Зато на колесе огни красивые», — упрямо подумал он.
Перед самим рассветом удалось задремать. Привиделся кусочек странного сна: развеваются на сильном ветру волосы, перевязанные широкой атласной лентой: сиреневой на почти черных прядях… Под напором ветра она медленно соскальзывает, распускается тугой прежде узел. И чем дальше сползает лента, тем светлее становятся волосы, тем злее треплет и путает их ветер.
За мгновение до пробуждения она соскользнула, сорванная резким порывом, и белые пряди смешались с бросившимся в лицо снежным вихрем.
