в лесу? Что за странные фантазии! Да вы замерзнете здесь, еще, чего доброго, схватите пневмонию. Будьте благоразумны, мадам.
Он попытался набросить на нее шаль, но она грубо его оттолкнула.
– Убирайтесь, неотесанный болван! Гомозавр!
– Гомозавр? – От неожиданности он даже рассмеялся. – Любопытное жаргонное словечко. Надо запомнить, непременно записать…
– Прощайте, – коротко бросила она и с кошачьим проворством скрылась в темноте.
«Ничего себе приключение, – раздосадованно подумал Корецкий. – Расскажешь, так не поверят».
Он нехотя стал пробираться за актрисой, проклиная себя за неудачную прогулку и то щекотливое положение, в котором по глупости оказался. Скользкий косогор круто поднимался вверх, а затем неожиданно оборвался руслом заболоченной речушки. Из-под ног с шумом прыгали в воду испуганные лягушки. От камней, укутанных туманом, пахнуло сыростью и тиной. Нервно подергивая плечом, Корецкий притаился в ивовой кроне. Возле реки было светлее, и ему удалось различить Ледневу, которая как ни в чем не бывало стояла у самой воды и собирала волосы в тугой пучок.
«Однако какая же она все же дрянь, – вздохнул драматург. – Решила поиграть со мной, как с гимназистом. Ну, это мы еще посмотрим-с, кто кого!»
Он вынырнул из своего укрытия, в два прыжка настиг беглянку и бесцеремонно обнял, бормоча обычные непристойности. Но уже через мгновение угас из-за странного ощущения, будто он обнимает гипсовую парковую скульптуру. Корецкий не узнавал Ледневу. Что-то чужое обозначилось в ее облике, в изгибе тела, в чертах неясно видимого лица. Драматург безвольно опустил руки. Он вдруг понял, что свалял дурака, как юнец попался на крючок расчетливой дамы.
– Вы победили, Натали, – пробормотал он. – Сцена страсти была недурно сыграна. А теперь нам пора возвращаться. Спектакль окончен. Идемте.
Он протянул руку, но Леднева, вопреки ожиданию, даже не шелохнулась, только тихо сказала:
– Пошел вон.
Его терпение лопнуло. Корецкий взорвался тяжелой отборной руганью, временами срываясь на фальцет:
– Дрянь!.. Это невозможно!.. Невозможно…
Она неестественно рассмеялась:
– Придется вас наказать, глупый человечек. Видит бог, я не хотела этого. Но в вас слишком сильны атавистические стереотипы мышления. У меня просто нет иного выхода.
Корецкий растерянно отступил.
– Сумасшедшая…
– Вот так-то лучше, – улыбнулась она. – А теперь, Жорж, вам придется узнать нечто очень неприятное. Я позволю себе некоторую откровенность, зная наперед, что вашему свидетельству все равно никто не поверит. Так вот, милый графоман, знайте: я не актриса Леднева, не леди Макбет, не Таис. Все это только маски, за которыми я была вынуждена прятаться без малого тридцать лет. В действительности я опасная государственная преступница. Да-да, и не стройте шутовские гримасы… То, что я вам сейчас расскажу, возможно, отрезвит вас, и вы оставите свои несуразные приставания. Буду надеяться… А пока соберите силы, держитесь крепче на ногах. Я буду бить крепко, наотмашь.
– Сумасшедшая, – сдавленно повторил Корецкий.
– Я родилась далеко от Земли, – спокойно повела она рассказ. – В той звездной губернии нет верстовых столбов, генерал-губернаторов и штофной водки. Взглянув со стороны, вы увидели бы девять солнечных систем, связанных информационной спиралью Тиниуса, и сорок две перенаселенные планеты. Этот космический хуторок поименован каталоге Броккероуэлла «Большой октавой третьего сублитического уровня». Мое детство прошло на одной из скромных планет – Весте. Там я родилась в генетическом питомнике среди унылых пейзажей пустыни Кроо. Детство было трудным, как у всякого ребенка, по наследственным признакам принадлежавшего к высшей элитарной пленке. Грубая муштра, подавление древних инстинктов, изнурительная учеба в Центрах программирования интеллекта. Потом я специализировалась в зоне «Альфа-Рау» и к концу первого столетия сделала неплохую научную карьеру в качестве системотехника по рекреации малых планет. Казалось, моя жизнь шла по четкому плану, разработанному «Службой реализации личности». Но произошло непредвиденное. Я попала в ловушку. Бездарные программисты из Банка эволюционных моделей подсунули мне липовые данные, и моя последняя работа на Делье-М вылилась в глобальную катастрофу. Биосферу планеты атаковали мутанты – отвратительные твари, по сравнению с которыми земные динозавры выглядят милыми лягушатами. Остальное произошло практически мгновенно. Я была изолирована, подвергнута пристрастному допросу и приговорена высоким вестянским судом к тридцатилетней ссылке. Так я оказалась на грешной Земле, в провинциальном захолустье, где была вынуждена играть на театре, изображая чужую жизнь и примитивные страсти. Правда, на этом поприще я достигла немалого: выгодные ангажементы, приличное содержание, бенефисы… Меня любили, мной восхищались, сравнивали с великой Сарой Бернар. И кто знает, мой милый, как долго мне пришлось бы угождать невзыскательному вкусу публики, влачить бремя земной женщины, но этой ночью все счастливо закончилось. Едучи в вашей дурацкой коляске, я услышала тайный голос, который сказал мне: «Ты свободна!» С той минуты актриса театра Барсуковых Наталия Леднева перестала существовать. Без панихиды, венков и наемных плакальщиц она должна отойти в мир, который породил ее из лучшего клеточного материала, воспитал и подверг смертной муке… И вдруг, представьте, в этот ответственный момент из кустов выбегает какой-то пьяный господинчик и предлагает сомнительные развлечения под луной. Не правда ли, странная ситуация? Что вы на это скажете, любезнейший? Ну говорите же, говорите!
Леднева торопила драматурга, но он был растерян.
«Опасная преступница… Октава цивилизаций… Веста… Тайный голос…» – Корецкий мысленно перетасовывал слова беглянки, но они никак не желали выстраиваться в логическую цепочку. Смысл происходившего неожиданно прояснился. Драматурга бросило в жар. «Боже мой, да ведь актриска, кажется, того… Сошла с ума! – заключил он. – Фьюить, как говорится. Ее уж и голоса донимают. Того и гляди – утопится! Вот оказия! – Он испуганно оглянулся. – Нет, господа хорошие, пора уносить ноги. И немедля!»
Вспомнив о каком-то неписаном правиле, Корецкий решил не противоречить потерявшей рассудок женщине. Изобразив на лице восторг, он вкрадчиво пробормотал:
– Гм… Любопытно… Чрезвычайно… Значит, вы не… не подданная Его Величества? Какой пассаж! Видеть вас каждый день, наслаждаться вашей игрой и не подозревать, что на сцене уроженка эфирных миров. Браво. Браво, мадам! Мистично и выдержано в модном стиле госпожи Блаватской. Льщу себя надеждой, сударыня, узнать ваше… гм… вестянское имя.
Она ловко сбросила сафьяновые туфельки, вошла в воду и, подбоченись, с издевкой сказала:
– Дурачок. Да вы же ни одному моему слову не поверили. Что случилось с вашим профессиональным воображением? Отказало?
– Напротив, – отчаянно возразил он. – Вашей милостью я посвящен в тайну Млечного Пути. Представляю, какой ажиотаж она могла бы вызвать у господ профессоров, дремлющих у телескопов, фантазеров, поэтов-символистов, прожектеров, наконец, у членов «Общества сношения с внеземными
