– Не бойся, – сказал мужчина, решив, что Орикс боится его. Наоборот: это он ее боялся, у него тряслись руки. Он отпер дверь, они зашли в номер, потом он запер дверь. Лилово-золотая комната, а в центре – великанская кровать, кровать для великанов. Мужчина попросил Орикс снять платье.
Орикс была послушная девочка и сделала, как просили. Она примерно понимала, что он еще от нее захочет – другие дети уже все знали о таких вещах и спокойно их обсуждали, смеялись. За то, что нужно этому человеку, люди платят кучу денег, и в городе были специальные места, куда такие люди могли пойти, но некоторые туда не хотели, там было все слишком на виду, и они стыдились и по дурости желали все устроить сами, и этот был из таких. Орикс знала, что сейчас мужчина снимет с себя всю одежду или только часть; он так и поступил.
Какое у него было лицо? Орикс забыла.
– У него было такое лицо, как будто совсем никакого не было, – сказала она. – Мягкое, как клецка. И большой нос, как морковка. Длинный белый членонос. – Она засмеялась, прижав ладони ко рту. – Не как у тебя, Джимми, – прибавила она на случай, если Джимми смутился. – У тебя прекрасный нос. Очень красивый, поверь мне.
– Я тебе не сделаю больно, – сказал мужчина. У него был такой жуткий акцент, что Орикс чуть не захихикала, но она знала, что хихикать не полагается. Она застенчиво улыбнулась. Орикс видела, что человек сердится. Сердится и очень спешит.
А потом в комнату неожиданно ворвался дядя Эн – как? Наверное, у него был ключ, может, ему дал ключи кто-то из отеля. Дядя Эн схватил Орикс, обнял, назвал своим маленьким сокровищем и заорал на мужчину, который очень испугался и начал лихорадочно одеваться. Он запутался в штанах и заскакал на одной ноге, что-то пытаясь объяснить, и Орикс стало его жалко. Потом человек отдал дяде Эну деньги, много денег, все, что были в бумажнике, и дядя Эн унес Орикс из комнаты на руках, словно дорогую вазу, по-прежнему бормоча и хмурясь. Но на улице засмеялся, пошутил про то, как мужчина прыгал, запутавшись в штанах, и похвалил Орикс, а потом спросил, не хочет ли она снова поиграть в эту игру.
Такая у нее появилась игра. Ей было немного жаль этих мужчин; дядя Эн говорил, что они это заслужили, им еще повезло, что он не звонит в полицию, но Орикс все равно переживала, что участвует в этом. В то же время ей нравилось. Она чувствовала себя очень сильной оттого, что казалась этим мужчинам беспомощной, а на самом деле было не так. Это они были беспомощные, это им вскоре предстояло мямлить слова извинения с ужасным акцентом и прыгать по роскошному номеру на одной ноге, сверкая голым задом, волосатым или гладким, разных форм и размеров; мужчины будут прыгать, а дядя Эн – ругаться. Иногда они плакали. А что касается денег, мужчины выворачивали карманы, опустошали бумажники, отдавали дяде Эну все и благодарили, что он согласился взять. Они не хотели сидеть в тюрьме, особенно в этом городе, где тюрьмы совершенно не похожи на отели, а суда ждешь целую вечность. Они хотели побыстрее сесть в такси, нырнуть в самолет, улететь в небо и никогда не возвращаться.
– Маленькая СюСю, – говорил дядя Эн, выходя из отеля и опуская Орикс на землю. – Ты у меня просто умница! Хотел бы я на тебе жениться. Пойдешь за меня замуж?
Тогда Орикс не могла получить ничего более похожего на любовь и была счастлива тем, что есть. Но что надо ответить: да или нет? Орикс знала, что это не настоящее предложение, просто шутка: ей было всего пять лет, ну, может, шесть или семь, она не могла выйти замуж. К тому же другие дети говорили, что у дяди Эна есть взрослая жена, в другом месте, и другие дети тоже есть. Его настоящие дети. Они ходили в школу.
– Можно я послушаю твои часы? – спросила Орикс, застенчиво улыбаясь. Вместо того чтобы, имела в виду она. Вместо того чтобы выходить за тебя замуж, вместо того чтобы отвечать на твой вопрос, вместо того чтобы становиться твоим настоящим ребенком. Тогда он засмеялся громче и приложил часы к ее уху, но никакого тоненького голоска она не расслышала.
Однажды к ним пришел другой человек, которого они раньше не видели, – высокий и тощий, выше дяди Эна, рябой, в одежде не по размеру, – и сказал, что все они пойдут с ним. Дядя Эн продал свой цветочный бизнес, сказал этот человек; цветы, продавцов цветов и все остальное. Дяди Эна нет, он переехал в другой город. Теперь высокий человек будет главным.
Примерно год спустя Орикс сказали – одна из девочек, что сначала жила в комнате с матрасами, а потом опять возникла в новой жизни Орикс, в киножизни, – эта девочка сказала, что человек им наврал, и все было совсем не так. На самом деле дядю Эна нашли с перерезанным горлом – он плавал в городском канале.
Эта девочка видела его. Нет, не так – она сама его не видела, но знала кого-то, кто видел. Дядя Эн, совершенно точно. Живот раздулся, как подушка, лицо опухло, но это все равно был дядя Эн. Голый – наверное, кто-то забрал одежду. Может, другой какой человек, не тот, кто убил, а может, именно он, трупу одежда ни к чему, да еще такая хорошая. Часов на дяде Эне тоже не было.
– И денег не было, – сказала та девочка и засмеялась. – Нет карманов, нет и денег.
– В городе были каналы? – спросил Джимми. Может, так он вычислит, что это был за город. В те дни ему хотелось узнать как можно больше – про Орикс, про те места, где она жила. Хотелось найти каждого, кто причинил ей боль, каждого, кто заставил ее плакать, и покалечить их всех. Он истязал себя мучительным знанием: любой добела раскаленный факт загонял себе под ногти. Чем больнее ему, тем больше – Джимми не сомневался – он ее любил.
– Да, там были каналы, – ответила Орикс. – Фермеры и садовники по ним в город приплывали. Привязывали свои лодки и торговали прямо с причалов. Очень красиво, если смотреть издали. Столько цветов. – Она поглядела на Джимми. Она почти всегда знала, о чем он думает. – Но каналы есть во многих городах, – сказала она. – И реки. Реки – очень полезная вещь, туда можно скидывать мусор, трупы, новорожденных детей и говно. – Орикс не нравилось, когда он ругался, но она время от времени использовала плохие слова, как сама их называла, потому что его это шокировало. И если она принималась ругаться, выяснялось, что у нее богатый запас бранных слов. – Не переживай так, Джимми, – прибавила она уже мягче. – Это было очень давно. – Чаще всего она будто хотела защитить его от собственного образа – от прошлой себя. Чтобы он видел в ней только лучшее. Ей нравилось сиять.
Дядя Эн закончил жизнь в канале. Ему не повезло. Не заплатил нужным людям или, может, мало заплатил. Или они пытались купить его бизнес, и его не устроила цена. Или, может, дядю Эна сдали его же помощники. Все, что угодно, могло произойти. А может, несчастный случай, незапланированное убийство, может, всего лишь ограбление. Дядя Эн был неосторожен, вышел из дома без охраны. Хотя неосмотрительным дядю Эна не назовешь.
