— Принимаю обет смиренно довольствоваться тройками на всех экзаменах, — механически, как сомнамбула, шагнул к трону староста, бросив к его подножию что-то похожее на зачётку.
— И думаешь этим спастись? — химик-аналитик, сняв с себя какой-то амулет на цепочке, бросил его вслед зачётке старосты. — Нет, этого мало… А вот как думаете: обет нищенства и бродяжничества — это было бы серьёзно?
— Да тут, говорят, уже принимали такие обеты, что и сказать страшно, — ответил философ, и сам делая шаг с партбилетом в руке. — Например, сесть в тюрьму за кражу…
— Люди, да что это вы? — вдруг таким страшным голосом, от которого всё содрогнулось в (чьём?) сознании, воскликнул зоолог, расставленными руками преграждая путь к трону. — Ради кого и чего всё это? Какой такой Величайший? Это же просто какой-то диссидент, политзаключённый, вёл тайком в лагере дневник, где кто-то потом нашел туманные указания на Чернобыль и "Челленджер" — и только-то! Так кому вы даете обеты? Ради кого третьи сутки держите сухой голодный пост? И вам действительно хочется низвергнуть в ад всех, кто верует не так, как вы? Но откуда вы знаете, что правы именно вы в вашей новой вере, а не те — в своей старой? И что они сделали вам плохого, чтобы желать им адских мук?..
…"Но… это что такое? — вырвалось в очередном полупробуждении сквозь бредовый ужас. — Это просто не может быть моим сном! Не может! Так откуда это всё?.."
…Но — снова возникла аудитория с доской-экраном. Теперь на нём мелькали лица, выхваченные объективом телекамеры из беснующейся толпы. Полные дикой, животной страсти, которую даже трудно определить словами…
— … Вы видите, как весь народ приветствует официальное утверждение единственно правильной веры, — зазвучал откуда-то с дикторскими интонациями голос завкафедрой. — Свято помня заповеданное нам смирение, никто из нас не воспротивился злу. Всякий подставил вторую щёку, всякий отдал самое дорогое, что у него было — жизни своих родных и близких, не говоря уж о трудовых сбережениях. Никто не посягнул утаить хоть копейку, ибо только нищета открывает нам вечность. Так возрадуемся же ныне в своём раю — плюнув на вопли тех, кто страдает в аду, ибо не угадали, в кого надо верить! А среди живых мы обращаемся к тем, кто ещё упорствует: да, пусть это не та вера, торжества которой вы ожидали — однако смиритесь, ибо уже поздно. Смиритесь и признайте, что именно этого вы желали больше всего, и именно в этой вере и только в ней — вся полнота Истины, иначе к вам может быть применена высшая мера религиозного спасения. Ну а мы, истинно верующие, восславим же того, в кого отныне веруем, ибо что нам ещё остаётся…
— Да как же так? — в распахнувшуюся дверь аудитории ворвался староста в смирительной рубашке, за которую кто-то держал его сзади, не пуская дальше двери. — Ведь сказано было верить в тех, прежних богов — и верили! Так за что теперь в ад? И какой выход вы оставляете человёку, если всё, что вы толкуете как священные истины — правильно? И "не убий", и священная война против неверных, и запрет поклоняться другим богам, и что все боги суть лишь разные лики Единого? И с этим вы всегда правы, а человек всегда неправ, как бы и во что он ни верил?
— Успокойтесь, больной, у вас просто бред, — донеслось из-за двери, кажется, голосом физколлоидного химика.
— Да? И вот это, что там передают — тоже только мой бред?..
…"Но почему? То есть… откуда берутся эти кошмары? Ведь это не я… Не мои представления о Высшем… Не моя вера… Или… — мысль будто замерла в ужасе, не решаясь продолжиться. — Всё это — на самом деле?"
"Нет, это только твой сон. И никто не говорит, что это — твоя вера или твои представления."
"Но чьи же тогда? То есть… почему такова их вера? Почему они ждут такого?"…
…— Ой, смотрите, где это они? И это — их выход? Так-то они всегда правы? Видите?.. — внезапно раздались крики в толпе на экране. — Это так они сами знают, куда потом попадут? Ну так слушайте — кому же тогда верить?..
Да — поле зрения на доске-экране сместилось, поднявшись над толпой, а затем повернулось, куда указывали люди в толпе, стоявшие, как оказалось, на поле стадиона — и уже там на табло вновь была аудитория, почти до половины высоты заполненная белым клубящимся облаком, сквозь которое едва виднелись крышки парт. И в ней на месте стола то ли стоял, непонятно как держась на этом облаке, то ли висел непонятно на чём огромный котёл, под котором в толще облака мерцало пламя — а в котле сидели два страшных измождённых человека в потрёпанных рясоподобных одеяниях (такое он видел когда-то на зоологе), но с крыльями за спиной и в ярко сверкающих золотистых тиарах, в которых едва угадывались декан и завкафедрой. И ещё он успел заметить в окне аудитории не то лягушек, не то коров, которые паслись прямо на облаках, освещённых синевато-белым, непривычным, явно не солнечным светом…
— … Нет, но вы же нас обманываете… — жутко и хрипло заговорил староста. — Я же вижу — там этот, из восьмой палаты. Ну, который будто бы декан. Это же он — там, в котле… Ну, и — что там такое, рад это или ай? — вопрос прозвучал как-то не так, но непонятно было, в чём ошибка. — И по какой вере? И вообще что получается — сначала постись, отказывай себе во всём — а потом за то, что, оказывается, не так и не в тех верил…
— Но поймите, у вас просто бред, — снова раздалось из-за двери. — На самом деле это — возрождение духовности. А котёл… — говоривший почему-то замялся. — Да что вы такое говорите, где там котёл, это просто какая-то бочка, только и всего…
— Какая бочка? — переспросил староста. — Вы лучше скажите — что на вас самих за рога?.. (И правда — мелькнул белый, как бы форменный для медработника, но странно "рогатый" головной убор…)
…"Но я же на самом деле понимаю, что это — не о том! И надо просто оставить мирскую суету, чтобы быть достойным высшего знания!.." — казалось, уже вовсе не к месту рванулась мысль отчаяния.
— … И в чём оно — высшее знание? — услышал он… свой голос! И лишь затем — скорее ощутил, чем увидел что-то подобное отражению в странном густом и плотном мраке, откуда он как бы исходил… — И что не входит в понятие мирской суеты? Никак нельзя противостоять злу, ничего нельзя желать, строить какие-то планы, смирись со всем, с чем можно и с чем нельзя, откажись от всех радостей этого мира, отдай бедным последнее, что имел, а сам обеспечивай себя тяжёлым чёрным трудом, а не хватит сил — так живи подаяниями или совсем пропадай с голоду? Признай себя никчёмным тупым существом, годным только славить и почитать, сам не зная кого — и покорно ждать, что с тобой произойдёт, кто кого на тебя напустит? Ты не вправе надеяться получить что-либо — ты должен только отступать, только отдавать, очищаясь лишениями и страданиями, и не твоё дело знать — от чего именно и почему так надо? И если отдал — то обязательно что-то большое, значительное для тебя, но если получил, то — малое, ничтожное, и за это сам лишил себя чего-то великого? И всякое твоё доброе дело — не твоё, ибо оно так предопределено свыше — но в любом грехе ты виновен сам и только сам, и тут уже никаким предопределением не оправдаться? И если кто-то сделал зло лично тебе — тоже виноват только ты, ибо лишь из-за своего внутреннего несовершенства воспринимаешь это как зло? И в этом — суть высшего знания, а всё прочее следует считать мирской суетой?..
