— При Андраде, когда меня ранили. Я увидел воинов Синдэна, они отдавали свою жизнь за братьев. И много раз потом. В одной женщине на Джебел-Кум. В леди Констанс. В семье гемов Аквилас. В Ионатане и Давиде. В капитане. В ребятах с базы Аннунаки. Во всех, кто умеет любить. Если подумать — довольно часто видел.
— Ты понимаешь, что ты — еретик? Людей, которые полагаются на свою интуицию, а не на догматы, в Империи отлучают от церкви. В старые времена, до Эбера, таких людей пытали и казнили.
— Как хорошо, что мы в Вавилоне, где никому не придет в голову меня за мою веру пытать и казнить.
По залу снова пробежал смешок.
Дик подумал: все как тогда — я полутруп, а Рэй пляшет на арене, чтобы меня вытащить. Нужно помочь ему. Нужно сделать хоть какое-то усилие, если не ради своего спасения, то ради него и леди Констанс…
Но эта мысль пришла и ушла — он не сделал ничего.
* * *
Гедеон знал, что его ждет мученичество.
Он это с самого начала знал, с того, как Идущий По Небу дал ему имя и объяснил, что это имя вождя, который восстал и победил.
Гедеон никогда не был отмечен как альфа. Он не думал, что может стать вожаком или кем-то вроде. Но Идущий По Небу дал ему имя вождя, а это что-то наверняка значило. Он не мог стать альфой — но мог стать вровень с Идущим и Рэем. Он был горд тем, что его судят вместе с ними. Был горд тем, что их вместе убьют. Готовил себя к этому, хотел показать большую смелость.
Он ожидал быстрой и кровавой расправы в стиле госпожи Джар. Или долгих мучений в стиле госпожи Джар. Но вместо этого его поселили в очень чистой и удобной комнате, начали кормить хорошо, и пытать не пытали, а только водили на допросы. Расспрашивали тайсё и добрая Госпожа. Может, тайсё ему и дал бы раза, но Госпожи он, наверное, сам побаивался. Несколько раз на допросы приводили Рэя или Идущего, и вроде как пытались поймать на вранье то их, то его. Вот это раздражало: да разве они не знают, что морлоки не лгут?
Потом начался суд. Привели в зал, где сидело множество народу, и начались допросы по второму кругу, как будто с первого раза люди-господа не сумели понять, о чем он толкует. А он-то считал себя много глупее их, ну надо же!
Потом Госпожа разъяснила, что в первый раз они допрашивали обвиняемых для себя, а во второй раз — для суда. Но почему в первый раз нельзя было созвать суд?
Его не часто вызывали поначалу. Тайсё иногда спрашивал, чему успел научить Гедеона Идущий, чему — Рэй. Иногда ответам Гедеона люди в зале смеялись. Не так, как смеялись шуткам Рэя, а так, как смеются над нелепостью. Он не обижался. Когда-то его приучили считать себя ниже любой обиды со стороны человека. Теперь он сам научился считать себя выше, и старая привычка тут помогала. Смейтесь, смейтесь. Я знаю, что там, в глубинах ваших душ, живет страх передо мной. Перед всеми нами.
Иногда его вызывала Госпожа, властная и красивая женщина. Примерно так по словам Идущего он представлял себе матерь Господа. Она говорила с Гедом как с человеком — но как будто слегка… раненым. Не так, как говорила с Рэем, скорее — как с Идущим.
Он внимательно слушал все остальное время. Идущий не очень много рассказывал о своей жизни и о том, как он оказался на Картаго. Значит, нужно было слушать. Важно, ценно, интересно. Идущего и Рэя послал Бог — значит, в жизни посланников было что-то, нужное и важное для Бога. Гедеон спрашивал себя — есть ли в нем это. Ответ пока был тайной.
Вереницей проходили люди и давали показания. Пилот Шастар, друг Рэя. Господин Августин, брат Госпожи. Человек из Детского Комбината, заведующий. Этолог оттуда же. Двое полицейских из Муравейника, старый и молодой. Толстая, как хаха-дзё, держательница обжорки в глайдер-порту — все эти люди были свидетелями жизни Идущего и Рэя. И свидетельства их были прекрасны. Гедеон надеялся сам принести такое же. И когда его подняли для допроса, он рассказал все — как Идущий явился в Лабиринт, как он без страха говорил с ними, хотя они готовы были его разорвать, как он дал Патрику свой Флорд, и Патрик попытался ударить его — но застыл на месте, как во флексиглас залитый, и о том, как обрел слух оглохший Ман. И о том самом главном чуде, которое произошло внутри самого Гедеона, когда мир вдруг начал становиться словно бы резче, как будто туман рассеивался, и у всего появлялись четкие очертания. Каждая вещь делалась больше, чем она была прежде. Он сам сделался больше, чем был прежде, и его… друзья, — он с удовольствием выговорил это слово вместо привычного «стая» — его друзья тоже…
Он запутался в словах и умолк, ожидая дальнейших вопросов. Какая-то женщина с «маской планетника» на смуглом лице, подняла кресло.
— Я вот чего не понимаю… — у нее был сильный акцент, «Я вотча непаэмау», Гедеон еле разбирал ее речь. — Он как-то договорился с этим, как его, Патриком, что этот его, как бы, не сможет ударить, это я понимаю… («Этта я паэмау…») А как он договорился с глухим? Или он его что, и правда вылечил? («Ильонывача, ипра’а вы’чил?»)
— На ваших мнемопатронах содержатся медицинские данные на дворцового ися по прозвищу Ман, — сказала Госпожа. — Он действительно после болезни страдал поражением слухового нерва.
— Так чайвоньуспили тада? (так что его не усыпили тогда?)
— Милосердие, как я понимаю, не чуждо и Рива, — Госпожа улыбнулась. — Или был нужен именно глухой медик, которого можно использовать при допросах.
— Это совершенно неважно, — медленно проговорил тайсё. — Вопрос о том, настоящие это чудеса или нет, не имеет отношения к тому, что Ричард Суна нарушал закон об этологической диверсии.
— Это чёйта вдруг неважнта? — «черноносая» приподнялась на ступени своего кресла. — Это вам тут в Пещерах ваших неважно, куда ни плюнь, в доктора, небось, попадешь. А у нас до любого врача самое малое три часа лету. Сдохнешь, пока дождешься. А если пацан лечить умеет, так что ж его, в расход?
— Вот дура-то, — буркнул кто-то двумя рядами выше.
— Сам дурак! — не осталась тетка в долгу. — А мне знать надо.
— Задайте вопрос непосредственно «чудотворцу», — тайсё показал рукой. — Кажется, его опять придется будить.
Капитан и в самом деле дремал. Арбитр толкнул его в плечо.
— Ты вроде лечить умеешь, — сказала присяжная. — Глухого вроде вылечил. У меня, эт, голова трещит, может, поможешь?
В зале опять засмеялись.
— Я не умею лечить, — негромко сказал Идущий. — Один раз вышло, что Бог по моей молитве исцелил человека. И все.
— Ну так эт, помолись, чтоб у меня голова прошла.
Капитан улыбнулся совсем не весело.
— Мне не трудно, — сказал он. — Но должен сказать, что я убийца, а к молитвам убийц Господь не очень прислушивается. Я бы на вашем месте таблетку принял.
