Пит в Игре всю свою жизнь. Его родители оказались нормальными людьми — разузнали про Игру, плюнули на законы и дали своему ребенку нормально жить. Отца судили — кто-то из соседей настучал. Повезло, что Пит к этому моменту уже был совершеннолетним. Иначе сел бы дядя Митя лет на десять. Дурак-стукач не знал, что идиоты физиологически инфантильны — подумал, что Питу не больше тринадцати. Он и теперь лет на пятнадцать выглядит — а ведь ему за сорок. Так что папаше повезло — уплатил штраф то ли за мошенничество, то ли за уклонение от налогов. Доказать, что Пит в Игре, не сумели. А если бы даже сумели — ну и что? Пит совершеннолетний. А судить его нельзя, поскольку недееспособен. Осудить можно было меня. И Дона. И прочих, кто постоянно лазил в Игру. Но поймать нас там трудно. Очень трудно. Невозможно, практически, поймать в Игре человека. Если только он не круглый дурак.
Наверное, потому Игру и легализировали — не придумали, как с ней бороться. Сначала пытались задавить налогами, какие-то лицензии ввели. Вот чушь-то! Поди докажи принадлежность каждого конкретного идиота к Игре. А тут еще нашлась парочка организаций, вставших на защиту «инвалидов». Тоже какие-нибудь стерильные лесбиянки — и от них иногда бывает польза… В общем, цены за вход почти не поднялись — появился небольшой налог, зато исчезла плата за риск.
Лично я в Игру хожу за символические деньги. Пит — тот вообще с меня ни копейки не берет. Только улыбается, когда я предлагаю. И другие идиоты — даже незнакомые — берут совсем мало. Ничего удивительного — идиоты все друг друга знают. Верно, Пит мне такую протекцию составил… А может, не Пит. Мало ли у меня знакомцев в Игре-то.
А когда мы с Доном в Игру ходили — тогда другое дело было. Мы собирали деньги копеечку к копеечке. Времена не самые легкие были — заработки от случая к случаю, и те скудные. А есть хотелось! Я уже, наверное, лет десять такого голода не испытывал, а тогда — чуть не каждый день. Организм, что ли, другой был — помоложе? Да и жизнь теперь другая — пожирнее. Работа приличная. И Игра почти бесплатно.
Что из этого рассказать Лизе? Нельзя же вывалить все, что я знаю об Игре — не поймет. К тому же ребенок может оказаться вполне нормальным — враки это, что у геймеров идиоты рождаются чаще.
Это, Лиза, враки. Точка. Так что Дона не вини.
А вот о чем ей точно не стоит знать — о нашем поединке. Это легко — я сам почти ничего не помню.
Зато она наверняка спросит, как он умер. А я ничего не знаю, кроме странной истории с оружием, которого не было. Не расспросил следователя. Надо было, наверное. Может, поехать посмотреть на место? Хоть что-то смогу рассказать. Если Лиза спросит, конечно.
Вот сейчас зайду к Питу и выясню хотя бы, что за место, и как туда добраться.
Когда я захожу к Питу, он всегда открывает мне сам. Другим открывает его мама. Впускает в квартиру, расспрашивает, объясняет про Игру и оплату. Раньше это делал его отец. Но он сильно сдал — после всех этих судебных разбирательств. Тетю Полю тоже вызывали — позже, когда вводили налоги. Но она как-то отвертелась.
Мне объяснять ничего не надо. Поэтому Пит открывает сам, он знает, что это именно я звоню. Чувствует, что ли. Осечки ни разу не было.
Мне от Пита в этот раз немного надо — только узнать, что с Доном случилось, да как Лизу найти. Но разговор с идиотом — дело особое. Нормально поговорить можно только в Игре. Я уже давно не говорю Питу — хочу то-то и то-то. Он сам выбирает.
И вот стою я посреди коридора какого-то — в Игре уже, понятное дело, — и говорю ему про Дона. Он Дона помнит. Он все помнит — всю Игру в голове держит. Я вот про поединок ничего не знаю — в Игре ведь дело было, а мы, обычные смертные, по ту сторону Игры разве что кусочки какие-то вспоминаем. Игра для нас слишком грандиозна. Мы в ней только участвуем время от времени. Вот как мы с Доном, когда нам захотелось друг другу морду начистить. Ну, сами понимаете, по эту сторону Игры за такое в каталажку сразу. Да и Лиза не поняла бы. А в Игре все можно — на то и Игра.
Из-за чего же мы сцепились-то? Вот у Пита, разве, что спросить.
Хотя, что расспрашивать? Быльем поросло. Как это было, и кто победил? И так ясно, что не я. У Дона всегда все лучше получалось. Даже в Игре. И Лиза с Доном, а не со мной.
Впрочем, Дон умер. А о Лизе я уже много лет ничего не слышал.
Пит улыбается и осматривается по сторонам. Я тоже осматриваюсь. Коридор кажется мне знакомым. Я, наверное, в этом локале уже был. Но, конечно, не помню, когда и почему.
Пит улыбается. Мне не надо видеть его лица — я и так знаю. Он что-то говорит, но я не обращаю внимания на слова. Просто глазею по сторонам и пытаюсь вспомнить. Все, что он говорит, никуда не денется — когда придет время, его слова сами всплывут в моей памяти. В Игре ничего не пропадает.
Мы выходим на улицу. И я снова узнаю. Хотя по-прежнему не припоминаю — будто пелена какая-то. Даже если Пит сейчас исчезнет, ноги сами приведут меня куда надо. Я не смогу заблудиться — ненужные повороты просто не сработают, подворотни окажутся заблокированными, двери в подъезды не откроются. Правда, дураком буду со стороны — тыкаюсь то туда, то сюда, как слепой котенок. Но это только идиоты смогут оценить. Все остальные в Игре не лучше меня ориентируются. А идиоты тут и сквозь стены ходят — как по проспекту. Нам с ними не равняться.
Когда я попадаю на место, Пита рядом уже нет. Да это неважно. Я знаю, это именно то место. Хотя рассказ следователя и скупые строки протокола дают весьма смутное представление о том, как оно выглядело. Но я-то в родном городе — мне ли не знать всех его закоулков? То есть вне Игры я не слишком хорошо его знаю. Но сейчас-то я в Игре. Может показаться странным, что я не узнавал улиц. Но это удивит разве что новичка. А у меня игровой стаж…
Не помню. Вся жизнь.
Теперь мне надо только осмотреться как следует и отправиться на поиски Лизы. Я мог бы представить себе, как лежало тело Дона — в деле были фотоснимки — но я не хочу пересказывать ей все в подробностях. Просто скажу, что это случилось в нашей старой общаге — в том крыле, где собирались сделать клуб. Его так и не достроили из-за кризиса. Но там действительно получился клуб — с бетонными нештукатуреными стенами, огромными залами и маленькими удобными закутками, пропахшими мочой, пивом и травкой.
Она знает…
Дон появляется со стороны балкона. Здесь, как и во всей общаге, коридоры заканчиваются балкончиками с решетчатым полом. Это даже не балкончики — площадки пожарной лестницы. Когда по ним поднимаешься, ветер так и норовит оторвать тебя от перил и швырнуть вниз. Ступеньки такие же решетчатые, как и балкончики, и город маячит далеко внизу. Но скотина-комендант уже закрыл оба входа на ночь.
