Хиппи оторвал сальную голову от прилавка и, окинув нас помутневшим взором, вымолвил:
– Три тысячи долларов.
– Да вы с ума сошли? Красная цена этой макулатуре – сотня в базарный день! – возмутился я.
– Не кричите так, уважаемый. Это же берлинское издание тридцатых годов прошлого века. Для истинного букиниста – просто находка. Не хотите – не берите. Другого покупателя подожду.
– Долго же вам ждать придётся!
Ева пошла дальше, я за ней.
– Эй, земляки! Погодите! Я передумал.
Хиппи догнал нас и схватил меня за руку.
– Забирайте просто так, – он чуть ли не силой всучил мне стопку книг и, шатаясь, побрёл в сторону моря.
Внезапная щедрость бродяги поставила нас в неловкое положение. Я ужасно не люблю быть кому-нибудь должен. Нагнать увальня не составило большого труда.
– Вот, возьмите, – я протянул ему три сотни.
Он отмахнулся:
– Это подарок. Если вас заинтересовал Бердяев, значит, вы ещё не конченные люди.
– Но можем мы хоть что-то сделать для вас?
Хиппи задумался.
– Если только накормите ужином. А то три дня ничего не ел.
Аппетит у Бердяева (так он назвался нам) был отменный. Легко проглотив ведёрко жареной курятины, предназначенное для семерых, он съел ещё батон хлеба и пять порций мороженого, запив всё это местным портвейном из литровой бутылки. По мере его насыщения неприятный запах постепенно улетучивался, и с ним уже можно было общаться, не зажимая нос.
Бердяев рассказал, что на Гоа приехал полгода назад с двумя подругами. Какое-то время они жили в хижине на пляже дружной шведской семьёй. Изучали философию, слушали мантры, медитировали, курили травку, занимались любовью втроём. Потом у него кончились деньги, и подруги уехали с какими-то туристами. Он остался один. Наслаждался одиночеством и шёпотом волн. Пытался заморить себя голодом, но не получилось. Мы накормили его.
– А почему у вас такие грустные глаза? – спросил он Еву.
– У моей жены депрессия, – ответил я за неё. – Она потеряла ребёнка.
– Вот оно как, – протянул хиппи и предложил: – А хотите, я вас вылечу?
Ева смерила бродягу скептическим взглядом.
– Не верите? – приободрился Бердяев. – А если получится, вы купите мне билет до Москвы?
Два дня Ева не выходила из номера и запоем читала Бердяева. За это время она могла бы выучить пару иностранных языков или в совершенстве освоить профессию архитектора. А когда закрыла последнюю книгу, сказала мне уверенным голосом:
– Пойдём искать его хижину.
Наш знакомец неподвижно лежал, раскинув руки, на раскалённом песке.
– Эй, вы живы? – я слегка потряс его за рукав длинной рубахи.
Он приоткрыл вначале один глаз, потом – второй.
– А это вы? Ну что, надумали? – вымолвил хиппи запекшимися от зноя губами.
– Я согласна, – сказала Ева.
– Ну, вот и чудненько! – приподнялся бродяга. – Тогда с вас обед в качестве аванса.
– Это были великие люди – русские неохристиане! Они ставили перед собой грандиозную цель – написать третий, недостающий, по их мнению, завет в Библии. Ветхий – завет Бога-отца. Новый – Бога-сына. А они хотели создать завет Святого Духа.
Бердяев уминал пищу за обе щеки.
– Концепция моего духовного отца о разорванном времени должна была лечь в основу нового Откровения. До совершения первородного греха Адам и Ева проживали в едином божественном времени – в вечности. Но, отведав запретного плода с древа добра и зла, были кинуты Создателем в наше грешное разорванное время.
Он сделал большой глоток портвейна прямо из бутылки.
– Вы можете себе представить время, не поделённое на прошлое, настоящее и будущее? Сложно для нашего грешного сознания. Тем не менее когда вы занимаетесь любовью или творчеством, которое всецело поглощает вас, разве вы не теряете счёт времени? Счастливые часов не наблюдают. Почему? Они просто живут в божественном времени. Творчество и любовь – это прерогатива Бога. Человек создан по образу и подобию божьему. И когда он занимается богоугодными делами, он становится наравне с Создателем. И я вслед за своим духовным отцом искренне верю, что этот мир, построенный в разорванном времени, когда-нибудь рухнет, и на его месте возникнет новый – мир свободы, творчества и любви. Мир вечности!
– А самое страшное в любви – это встреча с объектом? – задала наводящий вопрос Ева.
Бердяев чуть не подавился куском сыра.
– О! Вы его поняли! Да! Тысячу раз да. Любовь – это специфические отношения двух субъектов. Каждый действует, и каждый любит. А когда один позволяет себя любить, он превращается в объект любви другого и тем самым убивает любовь!
Я чувствовал себя лишним в разговоре двух философов и, чтобы хоть как-то скрыть свою ущербность, перевёл разговор в прагматическое русло.
– А позвольте узнать, любезный, каким способом вы собираетесь излечить мою жену от нервного расстройства?
Хиппи пережевал остатки пищи и рассказал одну восточную притчу.
У одного гуру был ленивый ученик из богатой семьи, который очень хотел научиться мудрости. Ученик не любил рано вставать, не любил медитировать часами, но хотел стать мудрым. И когда он в очередной раз обратился к учителю с просьбой научить его, гуру не выдержал и привёл его на берег реки. Зашёл в воду и позвал ученика к себе. А когда юноша приблизился, учитель неожиданно ухватил его за волосы и долго держал голову под водой. Наконец гуру отпустил парня. Тот, как пробка, вынырнул из воды и не мог надышаться.
– Скажи, когда был там, под водой, ты хотел быть мудрым?
– Нет.
– Хотел быть богатым?
– Нет.
– А чего ты хотел?
– Дышать.
– Иди и дыши. И все твои устремления сбудутся.
Бердяев ещё отхлебнул вина.
– Вот и мы с вашей женой будем дышать. Если желаете, можете присоединиться к нам.
– И только?
– Да, но дышать тоже можно по-разному. Вы слышали что-нибудь о холотропном дыхании?
– Короткий вздох и глубокий выдох? Так, кажется, лечат от избыточного веса?
– Не только. С помощью этого метода лечат алкоголизм, наркоманию, в том числе и глубокую депрессию. Главное – правильно дышать. Я уже давно собирался продышать свои проблемы, но достойной компании не собиралось.
После захода солнца пляж пустеет. Серые сумерки постепенно съедает тьма. И вскоре видится только мерцающий огонёк маяка вдали, а рядом слышится шелест волн. Лучшего места для сеанса психотерапии вряд ли можно найти.
Первым под танк бросаюсь я. Боязно за жену. Расстилаю коврик на скрипучем песке и ложусь на него. Ева присаживается рядом.
