Хольм ван Зайчик - Дело жадного варвара

Пока ничего плохого нет – то и нет ничего плохого.

И чувствовалось, с каким мудрым спокойствием и пониманием, лишь чуть-чуть усмехаясь про себя, отвечает ей в душе Фирузе: глупышка наша милая, это в твои двадцать три тебе разница в шесть лет кажется значительной…

«Хорошо…», — подумал Богдан и заснул окончательно.

Когда Баг вышел из лифта на своем этаже и, привычно бросив взгляд в сторону апартаментов сюцая Елюя, подошел к своей двери, он застал рядом с нею здоровенного рыжего кота. Кот был вполне ухоженный и даже упитанный. С независимым выражением на морде он сидел у порога и равнодушно смотрел на Бага.

— Добрый вечер, драгоценноприбывший, — сказал ему Баг. — Слушаю тебя внимательно.

Кот ничего не ответил, а просто посмотрел на дверь, и снова перевел на Бага взгляд зеленых глаз.

Баг пожал плечами, достал ключ и открыл дверь. Кот ленивым прыжком преодолел багову ногу, которую тот выставил было, намереваясь закрыть пришельцу доступ в квартиру, и неторопливо двинулся вглубь.

— Э! — сказал ему Баг. — Милый, тут я живу, между прочим.

Похоже, кот откуда-то уже знал об этом – и отнюдь не был сим фактом обескуражен. Он сделал неторопливый круг по гостиной, обнюхивая мебель и подергивая хвостом, а потом беззвучно вознесся на стоявший подле окна диван и, немного потоптавшись там, улегся на подушке. Закрыл глаза.

— То есть, ты хочешь сказать… — начал было Баг, но кот, очевидно, даже не думал что-либо говорить.

Баг приблизился к наглому захватчику подушки и некоторое время размышлял, выкинуть ли его в окно, или всего лишь обратно, на лестницу. Кот развернул в его сторону одно ухо и ударил по подушке хвостом.

— Ясно! — Баг махнул на кота рукой, решив, что разберется с ним завтра. Сейчас на выяснение отношений даже с этим хвостатым у него просто не было сил. Ведь и Конфуций, призывая выпрямлять кривое посредством наложения на него прямого и отсечения всего, что осталось торчать, не упоминал, что при этом следует проявлять поспешность.

Баг подкрепил себя извлеченной из холодильника «Великой Ордусью», поставил опустевшую бутылку посреди стола, пытаясь уговорить себя, что она с успехом способна заменить оставшуюся в Павильоне Красного Воробья, а затем велел «Керулену» издать мелодичные переливы, способствующие пробуждению, в восемь утра. После чего бросился на кровать и провалился в сон.

Рыжий кот спал уже давно.

Непроизвольно соблюдая уже успевший, как оказалось, вчера возникнуть ритуал – демонстративное полное равенство и отсутствие формальной подчиненности кого-либо кому-либо, Баг с Богданом договорились встретиться на ничьей территории. Почему-то даже мысли не возникло, что Богдан поедет в кабинет к Багу, в следственное управление Палаты наказаний. И не возникло мысли, что Баг поедет к Богдану в Возвышенное Управление этического надзора, в его кабинет. Да и странно это было бы – в отчий-то день.

Они встретились у Ябан-аги. Тот только диву дался – преждерожденный Лобо явился не один и даже не посмотрел на свой именной табурет, а сразу прошел вместе со своим спутником к обыкновенному, для простых смертных, столику; но опытный старый кабатчик взял себя в руки с похвальной быстротой. Его подстерегал еще один удар – драгоценный преждерожденный Лобо из питья заказал себе… страшно выговорить… только кофей! Черный кофей! С утра!!

В ранний час отчего дня напарники оказались в еще полусонной харчевне одни – если, конечно, не принимать во внимание вечно бродящего по астралу йога Алексея Гарудина и его неизменную, как всегда уже полупустую, кружку пива. Баг ткнул пальцем в сторону Гарудина и сказал Богдану:

— Это Алексей, йог.

Потом указал на Бага и сказал йогу:

— Это Богдан Оуянцев, минфа.

Йог чуть моргнул опущенными веками, и уровень пива в его кружке существенно понизился. Богдан уважительно поджал губы и с пониманием поглядел на Бага. Истинно свободный человек достоин всяческого почтения, говорили его глаза.

Подошел Ябан-ага и принял заказ, мимоходом пополнив кружку просветленного.

Через десять минут Баг лихо завтракал; видно было, что он ушел из дому, ни крошки не кинув в рот. Богдан, преданно и заботливо накормленный в четыре руки, лишь поклевал за компанию какой-то острый салат, да запил бокалом мангового сока.

— Знаешь, еч Богдан, — за обе щеки уплетая дымящиеся, раскаленные цзяоцзы, сказал Баг. — Ко мне вчера кот пришел…

— Какой кот? — не понял Богдан.

— Рыжий такой… С наглой мордой.

— И как он пришел?

— Элементарно, еч Богдан, элементарно. Ввалился в квартиру, залез на диван и уснул, будто всю жизнь там спал.

— Ну, так что с того? — На лице Богдана было написано недоумение.

— Да ничего, в общем-то. Просто сегодня утром я проснулся от того, что этот наглый котяра забрался мне на грудь и смотрел – неотрывно так, пока я глаза не открыл. Знаешь, это довольно забавно: просыпаешься и видишь щекастую рыжую морду с немигающими глазами… Это я все к тому, — Баг отправил очередную пельменину в рот, — что, когда я проснулся нос к носу с котом, мне пришла гениальная идея. Это было как озарение.

— И у меня появились некоторые соображения. Правда, без вмешательства братьев наших меньших. Просто я мысленно по десять раз все вчерашние беседы со свидетелями в уме прокрутил. Бумажки писать будем?

Баг усмехнулся. По лоснящейся от жира пельменей щеке пробежал глянцевитый блик.

Йог Алексей вдруг шумно вздохнул.

— Будем, — сказал Баг. — У меня действительно гениальная идея. Не хочу, чтобы ты, хитрый законник, имел возможность сделать вид, будто она и твоя тоже.

Вот и еще ритуал сложился, подумал Богдан, доставая из одного из бесчисленных карманов варяжской ветровки блокнот. Что, интересно, сказал бы Учитель наш Конфуций, увидев, как быстро и как невзначай зарождаются правильные, сообразные церемонии… Наверное, одобрил бы. Сообразное – оно сразу заметно, и в душу входит легко и приятно.

Идею надо было написать максимально доходчиво. Потому что ничем, кроме правильно подобранных слов, убедить собеседника в ее справедливости было невозможно. Бог весть, как там с идеей Бага, но свою идею Богдан и впрямь считал гениальной. У нее был единственный недостаток – ее ничем нельзя было подтвердить.