— Марсик, молодец! Хороший, умный мальчик! — я кое-как поднялся, подхватил пытающуюся встать Зухру.
— Всё н-н-нормально! — она, пошатываясь, поднялась. Мамонт присел на передние ноги и снова протрубил – гораздо тише и на этот раз жалобно. Попытался хоботом показать место ранения. Рана на ноге оказалась не особенно глубокой, но ходить, конечно, мешала.
— Спасибо! — Зу обняла лохматую голову и чмокнула куда-то в область уха. Марсик показал хоботом на… Ох, вот оно что: один из бивней сломался!. Ладно, это не беда: стоматология за последние пятьдесят лет научилась решать любые проблемы. Зу обернулась ко мне с требовательным взглядом. Я порылся в карманах – и последнее яблоко перекочевало в руку Зухры, а оттуда – в хобот Марсика. Тут ожил мой личный телефон, имплантированный в мочку уха:
— Отлично, Иван! Спасибо тебе! Спасибо вам обоим! — в голосе Антона Петровича явственно слышились и волнение, и облегчение, и раздражение, — А теперь ВАЛИТЕ ОТТУДА БЫСТРЕЕ – ЧЕГО РАССЛАБИЛИСЬ?!!
— Марс, подвезёшь нас? Верхом! Верхом! Пожалуйста… — Мамонт протестующее протрубил – на спине у него была рана – но подчинился. На спину мы садиться не собирались, на голове всё равно удобнее. Бегать мамонты, кстати, при желании могут быстро.
И он побежал – трубя что-то на ходу. Кажется, это сигнал опасности – предупреждение. Впрочем, других мамонтов вокруг не было – иначе бы они пришли к нему на помощь раньше нас. Мимо прошмыгнуло стадо сайгаков – тоже напугались чего-то. А чуть в стороне раздалось встревоженное ржание якутских лошадей. Даже невозмутимые верблюды куда-то заспешили… Интересно – это у них генетическая память так работает, или остальные животные уже теперь успели сообразить, что то, чего опасается мамонт, от всех остальных вообще мокрое место оставит?
Тут ульт Зухры заверещал благим матом: радиационная тревога! Напрасная, впрочем: выброс радиации от пучкового удара – не особо и силён на таком расстоянии. Позже донёсся грохот взрыва: да, бомбы теперь можно не опасаться…
Кажется, осталось выяснить ещё один небольшой вопрос. Чего ради ты приехала? Зухра, сидящая на голове мамонта чуть впереди меня, стала, кажется, задрёмывать от усталости – и практически опёрлась на меня. Я и не думал возражать…
— Зу?
— Ммм?.. — поощрительно переспросила она.
— Чем именно я тебя пронял? Что ты решила приехать? Она вздохнула, и спросила сама:
— Ты почему полез мамонта спасать – под пули, практически? Сказал бы Антону Петровичу, в чём дело – он бы был последний, кто стал бы тебя осуждать, он сам на фронте бывал – баба Криста рассказывала…
— Не в нём дело. Я сам хотел выручить Марсика. Ради себя самого – такое вот эгоистическое желание.
— А меня ты почему пустил к провалу? У тебя же в ульт игловик с транквилизатором вмонтирован был – вполне способный вырубить хоть того же мамонта? Я тебе не безразлична, притом лезла под пули, притом, случись что со мной – тебя бы обвиняли, что не уберёг гения… Чего не вырубил меня? Это многие бы на твоём месте попытались бы сделать – из самых лучших побуждений, кстати. От «я мужчина» до «я гораздо менее ценен»… — похоже, Зу ждала ответа с некоторым напряжением.
Этот вопрос заставил меня подумать. Да, когда мы сидели и ждали доклада глазка, была такая мысль… Я постарался поточнее подобрать слова:
— Если я могу принимать решения за себя относительно того, вытаскивать Марсика или нет, то кто я такой, чтобы запрещать делать то же самое кому угодно ещё?.. Зу рассмеялась и безо всякой логики закончила разговор:
— Вот потому я тебя и люблю. Полетишь с нами, когда всё будет готово?
В глазах пошли круги, а дыхание перехватило. И я от неожиданности ляпнул:
— А места хватит?
Зухра повернулась ко мне, отстранилась, иронично окинула меня взглядом, потом кивнула:
— Хватит. Но всё-таки схему корабля придётся слегка пересмотреть. Ума не приложу, где в современном проекте разместить помещение для мамонтов…
Ее потеряли с радаров в пять тридцать две. Сашка, перебирая измятый ворот рубашки дрожащими пальцами, клялся, что отвернулся всего на секунду. На одну секунду. Потянулся за бутербродом. Потом…. потом сходил за кипятком. Насыпал в стакан две ложки кофе. На второй поднял глаза на экран. Теперь через весь стол тянулась кофейная лужа. И коричневые неровные пятна на белоснежном полу. У Сашки тряслись пальцы. А ее не было видно ни на одном экране. Полчаса. Час.
Когда через два часа за стеклами упала ночь, внезпно-багровая, холодная и снежно-пыльная, я в кровь разбил кулак о стол, развернулся и вышел, с трудом вписавшись в дверной проем. Чуть не выбил плечо. Диспетчеры что-то кричали мне вслед, про то, что ночью гораздо больше шансов поймать сигнал, но мне не нужен был шанс.
— Всего какой-то десяток километров! Сигнал пропал уже после того, как пришло сообщение.
— «Я близко»?
— Именно.
— Ты уверен, что она не отправила его заранее? Давно не виделись, не терпится написать…
— Док, я одним из первых испытывал эти передатчики. Дальше, чем за девять с половиной – десять тысяч метров они просто не работают. А если учитывать, что Ира предпочитает все делать наверняка… Она бы не стала писать на базу, не будучи уверенной в том, что сообщение будет доставлено.
Доктор смотрит на меня в упор. По его лицу можно писать энциклопедию: «Таблица реакций на ситуацию фарс-мажор».
Надежда. Именно с нее начинаются все самые безумные предприятия. Именно она швыряет нас на эксперименты и в неведомые земли, в подземелья и в небеса, к звездам и новым свершениям. А вдруг действительно получится? Вдруг это и есть единственный правильный шаг?
Азарт. То, что делает из хорошего ученого – блестящего. То, что напополам с нашим «авось» катит советскую науку впереди планеты всей – да что там планеты, когда размах экспериментов и опытов уже дотягивается до края солнечной системы, а того и гляди – вырвется за ее грань.
Страх. Ничего не поделаешь, либо не рисковать и лишь опасаться, либо играть по-крупному – и бояться до дрожи в коленях. Пока гуманные европейцы и американцы жалеют подопытных мышей и тараканов, мы, сцепив зубы, бросаем на передний фронтир самый лучший экспериментальный материал – человека. Зачем моделировать ситуацию, если можно испробовать ее сразу на живом? Зачем двигаться медленно, если можно сразу вломиться в истину, пан или пропал? Дотянуться до ответа на любой из вопросов, которые щедро разбросаны по мирозданию – на всю историю человечества хватит…
Нездешний взгляд. Мы все – не здесь. Мы все немножечко сумасшедшие – те, кто кладет себя на алтарь будущего.
