чем вы?
– О том, что человек в вашем состоянии попросту не вправе задавать вопросы. Когда пречистый Господь нас зовет, положено отвечать.
– Не слыхал никого зова. Правда, слух мой не тот, что раньше.
– Вот и доктор так говорит. Потому вы и не замечаете, что у вас не бьется сердце.
– Замедлилось чуток, ну так это вполне естественно. Мне скоро девятый десяток стукнет.
– Вы когда-нибудь задумывались, что девяносто не шутка? Вы, дедушка, и так прожили очень долго. Вам не приходило в голову, что, может, время угомониться? Вспомните, что говорится в Слове Господнем... Бог дал – Бог взял.
– Ну, меня он что-то брать не торопится, – со сварливой миной ответил дедушка.
Преподобный Пибоди выудил из джинсов бандану и вытер лоб.
– Не нужно бояться. Это бесценный опыт. Ни боли, ни забот, вся тяготы позади. Более того, с этого солнца уберетесь.
– Я и так его почти не чувствую. – Дедушка коснулся усов. – Вообще почти ничего не чувствую.
Преподобный взглянул на него:
– Руки немеют?
– Да я весь какой-то занемевший, – кивнул дедушка.
– Так я и думал. И знаете, что это значит? Начинается rigor mortis – трупное окоченение.
– Не знаю никакого Мортиса, – сказал дед. – У меня только ревматизм – вот и все.
– Определенно, вас так просто не переубедишь. Не хотите верить на слово врачу, не хотите верить на слово Богу. Более упертого старого дуралея в жизни ни видывал.
– Недоверчивость у меня в крови, – сказал дедушка. – Но я не глупый баран, просто мне нужны доказательства. Как говорится, я из Миссури. Вам придется меня убедить.
Преподобный засунул бандану обратно в джинсы. Та уже промокла насквозь, поэтому толку от нее все равно бы не было. Тяжко вздохнув, он взглянул дедушке прямо в глаза:
– Кое-что приходится принимать на веру, – вздохнул он. – Вот вы, например, сидите здесь, а по всем правилам должны бы лежать в земле, под одеялом из маргариток. Если я поверил своим глазам, почему вы не можете поверить мне? Когда я говорю, что волноваться не о чем, это истинная правда. Видимо, мысль о могиле вас не слишком привлекает. Что ж, понимаю. Но в одном можете быть уверены: «Прах к праху, пыль к пыли» – это просто присловье. Не волнуйтесь, что всю вечность проведете в могиле. Пускай ваши останки с миром почивают на кладбище, но душа обретает крылья и летит прямиком вверх. Да, прямиком в объятия Господа! И что за великий день это будет... свободный, как те птахи, что вьются вокруг, вы воспаряете средь сонма небесных созданий, а они поют хвалу Всевышнему и вовсю наяривают на арфе из настоящего восемнадцатикаратного золота...
– У меня никогда душа не лежала к музыке, – ответил дедушка. – И голова кружится, даже когда просто встаю на лестницу, чтобы накрыть дранкой уборную. – Он покачал головой. – Знаете что? Раз уж на небесах так чертовски хорошо, почему вы не отправляетесь туда сами?
Тут и мама как раз вернулась:
– Лимонад закончился. Нашла всего один кувшин. Знаю, как вы к такому относитесь, преподобный, но...
– Хвала Всевышнему! – Преподобный выхватил у нее кувшин и сделал мощный глоток.
– Вы хорошая женщина, и я очень вам признателен, – сказал он маме и ретировался.
– Эй! – окликнула его мама. – А что вы думаете делать с дедушкой?
– Не бойтесь, – ответил преподобный. – Положимся на силу молитвы.
И умчался по дороге, только пыль столбом.
– Черт возьми, да он же кувшин утащил! – буркнул дедушка. – Как по мне, так полагается он только на одну силу – кукурузный виски.
Мама глянула на него, и, разразившись слезами, убежала в дом.
– Что это с ней? – удивился дед.
– Не обращай внимания, – сказал я. – Сьюзи, ты стой здесь и отгоняй от дедушки мух, а мне надо кое-что сделать.
И я ушел в дом.
Не успел я переступить порог, как в голове созрело решение. Сердце надрывалось видеть, как мама ревет во всю глотку.
– Что нам делать? Что нам делать? – причитала она в кухне, повиснув на папе.
– Ну, полно, Адди, уймись, – поглаживал тот ее по плечу. – Рано или поздно все образуется.
– Так жить попросту невыносимо, – всхлипнула мама. – Если дедушка не образумится, однажды утром мы спустимся к завтраку, и увидим перед собой скелет. А что скажут соседи, когда увидят мешок костей на моем милом крылечке? Сраму не оберемся – вот что!
– Выше нос, мам, – сказал я. – У меня идея.
– Какая такая идея? – Мама перестала плакать.
– Я решил прогуляться в Долину Привидений.
– В Долину Привидений? – Мама так побледнела, что даже веснушки исчезли. – О, нет, нет, боже...
– Помощь есть помощь, откуда бы ни исходила, – пожал я плечами. – Сдается, выбора у нас нет.
Папа глубоко вздохнул:
– А ты не боишься?
– Только не днем. Кончайте беспокоиться. До темноты вернусь.
И я выбежал через заднюю дверь.
Я перемахнул через ограду и помчался через поле к речке. Задержавшись, выкопал свинью-копилку, спрятанную в бурьяне у скал, перешел вброд воду и направился к высокому лесу.
Добравшись до сосенок, я чутка сбавил скорость, чтобы осмотреться. Не было ни единой тропинки, потому что ее никто не протоптал. Даже днем люди старались держаться отсюда подальше: слишком уж тут темно и тоскливо. Я так и не увидел в кустах ни одной мелкой твари и даже птицы сторонились этого места.
Впрочем, я знал, куда идти. Только и требовалось, что перевалить хребет. Прямехонько у подножия, в самом глухом, темном и тоскливом месте находилась Долина Привидений.
В Долине Привидений была пещера.
А в пещере жила жрица вуду.
По крайней мере я рассчитывал найти ее там, но, когда на цыпочках спустил к большой черной дыре в скалах, не увидел ни одной живой души. Лишь тени роились вокруг.
Жуткое местечко, спору нет. Я старался не обращать внимания на зуд в ногах. Им хотелось дать драпака, но я не собирался так просто сдаваться.
– Эй! Есть кто-нибудь? Встречайте гостя, – обождав немного, закричал я.
– Хто? – проухал сверху чей-то голос.
– Я, Джоди Толивер.
– Хтооооооо?
Насчет птиц я ошибся, потому что с
