Ознакомительная версия.
– Потому что денег не хватило – Засмеялся Дима. Странно, но с каждой минутой спора он чувствовал себя все более и более уверенно – нет, такая мне не нужна. И вообще – все эти девки на редкость скучны.
– Ты их много знал? – удивился Умник.
– Неа, вообще не знал… – Дима засмеялся – но если их хотят все одновременно, то что это значит? Это значит, что роскошные шлюхи идут по конвейеру, от одного к другому. Либо от более бедного к более богатому, либо от богатого к молодому и красивому. Все эти идиоты делают то, что она захочет – а другие шлюхи смотрят на ее успех, думают, что секрет ее успеха не только во внешности, но еще и в желаниях, и делают то же самое, что эта удачливая шлюха. Так я думаю. Вот и получаются они стандартные, как кока – кола.
Умник очень обиделся за роскошных шлюх. Для него они были всегда недосягаемой мечтой, как океанская яхта, а тут вдруг появляется какой-то алкаш, еще не совсем вылечившийся, и начинает их позорить.
– А твои то-то – сказал он, стараясь намеренно побольнее обидеть – тоже шлюхи, только подзаборные. И покупают из не папики, как шлюх роскошных, а всякий сброд, вроде тебя.
Улыбка у Димы стала несколько растерянной, но он пока держался, хотя в недавнем прошлом и за меньшую грубость мог полезть с кулаками.
– Ну – промолвил он напряженным голосом. – допустим, что у них есть, по крайней мере, трагедия погубленной судьбы, одиночества. У роскошных шлюх и этого нет. Одни лишь только крысиные бега – кто быстрей прискачет к помойке и схватит объедок повкусней…
– Вот ты как, значит, заговорил – Умник сжимал кулаки и буравил Диму кабаньим взглядом. – ты, значит, умник?
– Да нет – усмехнулся Дима и сказал то, чего Умник не смог простить ему никогда – я такое же быдло, как и ты.
Через секунду все четверо барахтались в золе возле кострища, взметая серые клубы – здоровенного Умника пытался сдержать худой, но крепкий как железо Расстрига, Диму оседлал Лепила… в конце концов – Расстрига получил каменным затылком в зубы и отлетел выплевывая кровяное крошево, Лепила прост выдохся и, опустив дрожащие от перегрузки руки уселся на бревнышко. Дима и Умник сошлись один на один. С первых минут драки Умник понял, что громадный рост и пудовые кулаки на открытом пространстве вовсе не преимущество, а скорее наоборот. Понял он так же, что реакция в драке может быть важнее недюжинной силы, а умение бить по определенным точкам эффективней десятков бестолковых ударов.
Через несколько минут, согнутый в дугу от прямого попадания подметки кирзача в лодыжку, пытаясь вдохнуть сквозь стену тошнотворной боли в солнечном сплетении Умник прошипел
– Сдаюсь…
Дима отошел, спокойный и равнодушный и единственный избежавший хоть каких то следов драки. Но Умник продолжал кипеть – эта мелюзга, этот дегенерат, этот проклятый импотент, осмеливающийся идти против большинства и не любить то, что любят все – уделал его, как дворовая шпана уделывает бледного скрипача. Обводя стоянку глазами и чувствуя, как не выплеснутая ярость кровяной сеточкой обволакивает мир, Умник вскочил и рванулся в чащу, надеясь схватиться хоть с собачьим патрулем. Сидящая у костра троица проводила его неприязненными взглядам, потом Расстрига сказал.
– Господи, грех то какой… помолиться надо за обидящих нас… может, отведет господь всемилостивый злобу сатанинскую от него.
А Умник ломился сквозь чащу с таким треском, с каким мог бы ломиться раненый кабан – и каждую секунду ждал броска на спину тяжелого тела и был готов к этому. Но ничего не происходило… Умник, вздымая кузнечными мехами ребра, все таки не останавливался – выход из леса был запрещен, он это знал, и рано или рассвирепевшие неповиновением волкодавы его остановят и вонзят клыки в измученную плоть…
Ветки хлестали по его лицу, ноги скользили и подворачивались на бугристых корнях, воздух, рвущийся в прокуренных легких, не давал кислорода, мир вокруг уже качался и плавал в полуобморочном тумане…
Вдруг лес расступился и Умник буквально выпал к ровной решетке железного забора – а за ним тянулся другой, из бетонных плит, унылый и серый… Еще не веря своему счастью, пробуксовывая подошвами по мягкой земле, рванулся Умник к видному проходу, боясь, что в последний момент его настигнут таки кавказцы. Решился осмотреться и отдышаться он только тогда, когда в лицо ему рыкнула смрадным облаком первая машина и собаки, патрулирующие улицы, не обратили не него никакого внимания.
Умник рванул к себе домой – он нутром чувствовал, что это свое приключение или плен (пойди разбери) он сможет использовать с максимальной выгодой.
Скажи Борису Глебову кто нибудь всего год назад, что он будет благословлять взбунтовавшихся собак ежедневно, то рассмеялся бы Борис в лицо такому фантазеру. Он был уверен в своем будущем, в своей карьере, которая шла вверх подобно горной асфальтовой дороге, и был уверен в себе. Он знал, что никогда не будет опаздывать, подобно его друзьям из Литературного института, не будет жрать ханку в три горла накануне важной встречи, не будет являться к начальству с вызовом в глазах и нечищеными ногтями. Не будет работать с прохладцей и при этом ставить собственное мнение выше других…. Нет, он смотрел в глаза начальникам, как оголодавшая на морозе кошка, он всегда был обязателен, отутюжен и поглажен, он никогда не высовывался вперед – так что любой обличенный властью бездарь рядом с ним казался гением.
И вот, на взлете он оказался сбит чьей-то безжалостной рукой – но кто бы мог подумать, что именно это его падение станет ступенькой для нового, еще более головокружительного взлета!!
После встречи на Тверской прошло меньше месяца – и Борис, все еще не веря своему счастью, не мог не нарадоваться на судьбу. Подружка Таня, та, что так вероломно покинула его после позорного провала, вернулась воплощенной любовью, нежностью и терпением, неведомые благодетели положили ему такой оклад, какой и не снился на телевидении. При этом единственное, что оставалось ему делать – это надувать щеки, как Киса Воробьянинов, и важно смотреть по сторонам.
Он учил наизусть речи, которые готовил ему длинноволосый Евгеха – учил не просто так, а вызубривал, вдалбливал в себя каждую букву, сливался с ними в одно целое и скоро мог чесать языком без остановки. целые стопки выданных ему листков он проговаривал, как свои.
А Танечка сидела между монитором компьютера и телефоном, собирала информацию – изящно изогнутая спинка, аккуратненький задок, потупленные ресницы и порхающие по клавиатуре пальцы. Иногда Боря, просто очумев от такого чуда, подходил и нежно обнимал ее сзади за груди – Танечка с готовностью вспыхивала и сладострастно изгибалась.
Ознакомительная версия.
