Ивановичу тоже не хотелось приглашать словоохотливого, но недалекого и занудного гостя к без того скудной трапезе. Он встал и направился к порученцу, чтобы лично провести его до дверей Музея.
- Тепло у вас, товарищ Яворницкий...
- Да уж. Передавайте благодарность Нестору Ивановичу, за дрова.
- Только вот запах в воздухе, как на бойне.
Петраков покрутил носом.
- А это мыши, которые от холода сдохли, разлагаются теперь, - съерничал из-за спины Яворницкого архивист.
Дмитрий Иванович повернулся к нему.
- Михаил Алексеевич, я вас еще утром просил с запахом разобраться! Не хватало, чтобы экспонаты пропитались!
- Да вот же Корней Павлович пошел на обход.
В недрах музея внезапно раздался взрыв отборного мата и топот. Через минуту в комнату вбежал сам Корней Павлович.
- Дмитрий Иванович, Михаил Алексеевич! - взволнованно повторял он, жестами приглашая за собой.
Он привел всех, включая примкнувшего Петракова, в комнату где посреди ящиков с экспонатами возвышался огромный металлический шкаф. Дверь была открыта, и оттуда вываливался ватно разбросавший руки труп с зеленоватым раздутым лицом и торчащим между вывороченных губ языком.
Порученец Батьки зажал рукой рот, сам позеленел и рухнул на пол.
- Михаил Алексеевич, да что же вы стоите! Немедленно за врачом!
- Доктор Гербильский сейчас у Ворожейкина, совсем рядом, - сообщил Кикоть, с усилием отводя взгляд от трупа. - Его позвать?
- Какой еще доктор Гербильский? - вдруг с пола запротестовал Петраков, яростно растирая себе уши. - Вы что, господа, не узнали этого рыжего?
Сотрудники музея неохотно перевели взгляд на тело.
- Это же Николай Колесников, - пробормотал Яворницкий. - Наш бывший сторож.
- Который украл две трубки старинные с мундштуком, собираясь продать их - кому?.. - торжествующе спросил Петраков, для которого то ограбление стало вершиной карьеры.
- Доктор Гербильский ничего не знал об этих намерениях, - с металлом в голосе ответил Яворницкий.
- Да, он так и говорил, - двусмысленно усмехнулся Петраков. - В любом случае, не надо вам никуда бежать. Счас я пойду и приведу кого надо. У Батьки разные люди есть, найдется кому тело осмотреть. - А вы того... покиньте место преступления. Закройте на ключик, а ключик мне лично в ручки.
- Пойдемте, господа, чай остынет, - сказал Яворницкий и первый вышел из комнаты.
***
В это же время доктор Гербильский, будь у него такое желание, мог рассмотреть в окно неоклассическое здание музея. Однако он был занят, прикладывая фонендоскоп к груди господина Ворожейкина, штатного фотографа и художника музея.
Грудь выдавала свистящие хрипы, от которых мощные брови доктора сдвигались все ближе. Затем он велел Ворожейкину встать и начал выстукивать пальцами сложные мелодии по торчащим ребрам пациента.
Ну что ж, поздравляю вас, - наконец прогудел Гербильский, отпустив пациента опять под одеяло. Бронхит, но вы уже из него выкарабкиваетесь. Как это вас угораздило?
- Да как-то так, не повезло, - прокашлял Ворожейкин, подтягивая одеяла повыше. Несмотря на то, что Ворожейкину перевалило за четвертый десяток, в постели из-за своего небольшого роста он выглядел как больной ребенок, и даже на его круглом усатом лице была написана искренняя детская обида.
- Неделю назад возвращался с ночного дежурства в музее, вы ж знаете, времена какие, Дмитрий Иванович сам с маузером в обход ходит...
- Так Махно же вам охранную грамоту дал и людей в ночной караул, разве нет? - осведомился Гербильский. - После того, как они с Дмитрием Ивановичем так славно в "Астории" всю ночь просидели. Об этом весь город знает.
- Знает то знает, но Дмитрий Иванович сказал, что махновец пусть снаружи стоит, а внутри мы все равно будем дежурить. Весь город знает, что у нас скифское золото лежит, из последней экспедиции в четырнадцатом. Эх, какие были дни, спокойствие, стабильность, трамвай ходил...
- Он и сейчас ходит, - заметил доктор.
- Да разве это ходит?.. ну вот, возвращался я в пять утра, поскользнулся на углу Соборной по этой гололедице и упал так, что сознание потерял. Пролежал час, не меньше, и никто не помог! Домой добрался и сразу слег. Вот, только вчера смог одеться и доползти до соседей, попросил Ивана Антоныча вас найти.
- Ну что ж, - встал доктор. - Топите, сколько можете, экономить сейчас нельзя. Воды пейте побольше горячей. Температуры у вас нету, так что банки поставьте вечером. Кашляйте как можно больше, бейте себя в грудь и кашляйте. Если вдруг горчица есть, то и горчичники можно...
Ворожейкин вяло махнул рукой. И впрямь, глядя на стены с более светлыми пятнами обоев и большое пятно там, где стоял пущенный на дрова шкаф, трудно было заподозрить, что в доме осталось такое сокровище, как горчица.
У доктора Гербильского просто руки чесались выписать рецепт, по привычке, но что толку в рецепте, если аптеку разгромили еще летом деникинцы?
Вдруг в дверь кто-то застучал.
- Владислав Акимович! - донесся снизу молодой голос. - Это я, Кикоть!
- Откроете? - умоляюще посмотрел на доктора Ворожейкин, не желая выбираться из-под теплых одеял.
- Конечно, - кивнул тот и пошел открывать.
Увидев доктора, Кикоть вдруг как-то смутился. Вид у него был встрепанный и растерянный, старая шапка набекрень, и шарфы поверх пальто намотаны крайне небрежно, в просвет проглядывало горло с взволнованно ходящим кадыком.
- Что случилось? Музей ограбили? - взволновался доктор, который пользовал всех сотрудников музея, и знал, что белобрысый светологлазый Кикоть обычно отличается крайней невозмутимостью, "как вода стоячая", по выражению его раздосадованной невесты.
- Нет, не ограбили... Тело нашли, - сообщил Кикоть, и, пока доктор переваривал новость, неловко добавил: - Тело сторожа нашего бывшего, Николая Колесникова. Шею ему свернули.
И отвел глаза.
Доктор болезненно скривился.
"1919 г., 7 мая
В музей были возвращены две старинные трубки с мундштуками, которые, очевидно, были выкрадены Николаем Колесниковым с целью продать их доктору Гербильскому".
Из книги "Віхи музейної біографії. До 160-річчя заснування Дніпропетровського історичного музею імені Д. І. Яворницького"
Остаток дня доктор Гербильский провел, навещая многочисленных больных.
Приступ хронического панкреатита у инженера Гринченко прошел на удивление быстро, впрочем, теперь ему было куда проще соблюдать предписание насчет холода, голода и покоя.
Астматичке пани Лантух родственники с хутора Андреевка передали мешок сушеного зверобоя, и она целый день дышала паром из носика чайника. Коклюш у детей пани Жежерун тоже почти прошел, и прочие больные словно сговорились вести себя примерно, но... чего только доктор не
