повезло больше, чем Полу – они сохранили свои тела. С другой стороны… Что нанохирурги сделали с тканями мозга? Что восприняли за норму, к какому образцу привели? Как это повлияло на сознание? Страшно даже подумать.
Их изолировали в одной из пещер под лабораториями. Где раньше занимались биоремедиацией пород. Пулевые отверстия заросли причудливым образом. У некоторых – прямо третий глаз, открывшийся посреди лба.
17 марта
Переписал алгоритм обучения норме. Ввёл концепт «окна времени». Медленно изменяющиеся процессы не «исправляются». Для нервной системы пришлось вручную писать набор исключений. Тестировали на одном из сошедших с ума.
Я совсем уже превращаюсь в учёного-нациста…
Нанесли глубокий и широкий разрез, зафиксировали зажимами Бильрота. В течение суток нанохирурги начинают воспринимать надрез как нечто должное. Блокируют кровопотерю и поддерживают форму открытой раны.
Теперь остаётся только вопрос, как нам обучить нанохирургов сну как норме. Надо бы погрузить тестового пациента в сон, но как это сделать?
Франк орал о бесполезности всех моих разработок.
Я орал о бесполезности его крика.
В конце концов он сел за стол, обхватил руками голову и спокойно сказал, что совет директоров корпорации Wirion сделал официальное объявление о техногенной катастрофе в нашей лаборатории. Полгода назад. Консорциум AmHun демонстративно ликвидирован, часть его фондов пущена на колоссальные компенсации родственникам сотрудников. Руководство Франка предстало перед судом.
А сегодня был опубликован многостраничный доклад о ликвидации последствий. И список жертв.
Поэтому связь с внешним миром и оборвана.
Мы исчислены, взвешены, разделены.
Официально нас уже не существует.
Мы все подохнем тут.
23 марта
Вернее, мы даже не сможем подохнуть.
Провели опыты ещё над двумя изолированными. Просто перестали их кормить.
Заботливая среда поддерживает нормальное состояние желудка и пищеварительного тракта. Как будто ими продолжают пользоваться. Но откуда берётся энергия? Синтез АТФ? Волновая трансляция глюкозы? Какое ещё мракобесие придёт мне в голову? У меня уже ум за разум заходит. Лень думать об этом. У меня есть дела поважнее.
За стенкой кто-то всю ночь пел. Красиво.
17 мая
Кошки не сдохли. Но лучше бы я их не видел. Лысые. С ногтями на искривлённых лапах. И с человеческими глазами. Говорить они пока не научились. А жаль. Я мог спросить у них, где мне искать Ким.
Впрочем, торопиться некуда. Теперь у нас есть всё время мира.
4 июня
Не сплю уже ровно полгода. Человек ли я?
Я забыл, как смеяться.
Периодически я останавливаюсь как игрушка, в которой сели батарейки.
Всё во мне двигается само собой, но я забываю, зачем всё это нужно.
Единственное, что меня держит, – щупаю землю в горшке. Включаю и выключаю лампу.
15 июля
Бунты среди обслуживающего персонала. Пещеры с изолированными индусами пополнились. Кажется, я видел Ким. Как в тумане. Когда? Где? Ничего не помню.
Глава 12
Не то Министерство, снова
Головная боль ушла, оставив после себя только тяжесть. Стоило только кивнуть или немного наклониться, и эта тяжесть с шуршанием перекатывалась внутри черепа; от одного виска к другому, от затылка к носу, почти выдавливая глазные яблоки наружу, отчего хотелось вправить их обратно пальцами.
Как будто мне открутили голову, а на её место прирастили бутылку, в которой теперь плескалась вода. Оступился, потерял равновесие – и эти волны внутри головы будут раскачивать тебя изнутри по инерции до самого конца дня.
Теперь приходилось шагать осторожно. Держать себя в руках и смотреть, куда ступаешь. Говорить негромко, а думать ещё тише. Один неловкий жест, один момент слабости мог разрушить хрупкие заслоны, и тогда я опять вспоминал о том, что произошло.
Редкие прохожие на улице когда-то казались спасением от одиночества – каждое случайное прикосновение, словно золотая вспышка во тьме. Теперь они выглядели препятствием: опасные шипы, торчащие из земли, чтобы зацепить меня, выбить из равновесия, снова расплескать боль из головы-бутылки.
Я обходил каждого встречного по широкой дуге, от одного к другому, соединяя эти дуги в линию, ведущую к площади. Когда-то это могло показаться забавной игрой – можно было бы вычислить угловую скорость или представить, что каждый прохожий, словно гравитационная праща, раскручивает меня, чтобы сбросить со своей орбиты и передать в зону притяжения другого.
Теперь же они казались просто раздражающими мелочами. Может быть, именно поэтому остальные чиновники передвигались по Городу исключительно на министерском монорельсе. Каждому из них тоже когда-то начало казаться, что граждане – это просто мелкие препятствия.
Со вздохом облегчения я вышел на площадь и прошёл несколько шагов в направлении Министерства Социального Метаболизма. После чего остановился, негромко выругался и пошагал налево. К Столпу Смерти.
Кланк в холле Министерства Демографии в очередной раз преградил мне дорогу.
– Да, да, я по обмену, – устало сказал я. – Можете проверить мой идентификат.
– Могу, – ответил охранник, – и проверю.
Ежедневная церемония проверки документов; ритуал, введённый кланком специально для меня. Его подозрительность можно понять – не каждый день чиновник меняет один Столп на другой. И совсем нечасто это происходит с повышением.
Изменение места работы гражданина – это признание того, что Машины Любви и Благодати ошиблись в своих вычислениях и подобрали человеку неподходящую судьбу. Но Машины не ошибаются. Видимо, они могут изменить свои планы, если ты обладаешь силой, способной на них повлиять.
Одно из двух. Или Фудзиро Ода гораздо могущественнее, чем мне казалось. Или Машины ослабели настолько, что теперь судьбу человека определяет человек.
Оба варианта ужасны. Впрочем, ничего нового.
Кланк с мучительной неторопливостью вернул мне идентификат и отступил в сторону. Я равнодушно кивнул и зашагал на своё рабочее место.
Коридоры и холлы Министерства Демографии заливал приятный рассеянный свет – такой же сине-зелёный, как и мягкое сияние настоящего неба снаружи. Застывшие потёки скульптур здесь выглядели не слитками золота, а прохладным льдом, к которому хотелось прислониться лбом и постоять так немного, ни о чём не думая.
Вместо этого я прошагал к лестнице и поднялся на свой этаж.
Огромный экран окна в моём кабинете мерцал золотисто-рыжими помехами. Где-то под ними проглядывались толстые вертикальные полосы более тёмных оттенков – коричневые и чёрные. Кажется, это архивная запись старого леса; той природы, что когда-то была на поверхности. Всегда думал, что деревья должны быть зелёными, но и золотистый цвет меня устраивал. Он напоминал мне, из какого Министерства я на самом деле.
Шпион у всех на виду. Маскировка через невероятную, оглушительную наглость.
Министр Ода снова потянул за ниточки своей паутины влияния – и я запутанной в кокон жертвой потянулся вслед за ними. Теперь в моём кабинете массивный и прочный стол, почти новый терминал с полным комплектом клавиш, шкафы со множеством полок, пока что пустых… Пустое кожаное кресло – на этот раз с подлокотниками.
Какой-то несчастный чиновник занял моё место в подвале соседнего Столпа. Теперь дверь с трещиной и шатающийся пластиковый столик принадлежат ему. Наказание тяжёлое, но всё же получше альтернативы: поездки в Храм Нежной Смерти.
А его работа теперь принадлежит мне. Фудзиро опять оказался прав – люди и есть числа. Считать их несложно. Город получает прибыль в виде рождаемости и платит смертный налог. Мы – всего лишь денежная масса, которую нужно потратить.
– Чиновник Министерства Смерти, – сказал я вслух, вглядываясь в шелестящее море помех на окне-экране.
– У нас здесь не принято так выражаться, Джосайя, – за спиной раздался сухой, негромкий голос.
– Доброе утро, Ансельм, – равнодушно ответил я.
Несмотря на всю роскошь моего нового кабинета, на его двери не было замка. Чем и пользовался мой новый коллега.
Я отвернулся от окна и уставился на утреннего гостя. Каждая деталь его облика вызывала смутное раздражение: осанка, прямая, как будто его позвоночник пришит к палке; лицо, обтянутое кожей до скрипа; тонкие чёрные волосы, устало и безвольно лежащие на черепе, словно утратив волю к жизни.
Ансельм Диодато.
Когда-то он напугал меня до смерти приглашением на работу в его отделе. Один диалог с ним вселил в меня уверенность, что из дверей Министерства Демографии я отправлюсь
