— На работе взял. В сейфе, — сказал мастер Пакс, сейчас совсем не похожий на привычного двадцатипятилетнего оболтуса, зацикленного на движках и подкрылках. О какой работе он говорит, вопроса не возникло. — Мне жаль, ребята. Было здорово пахать вместе. Но теперь я заберу эту вещь и наши пути разойдутся.
— У Куриэра под Владимиром пропал баллон хаджата, — тихо заговорила Дэйзи. — Я нашла его у Пакса под сиденьем и перепрятала в надежное место. Чтобы ты, белобрысик, когда мозги на место встанут, мог его вернуть и всё исправить, понял? Не хотела тебя, дурака, сдавать Зонцу. А надо было.
— Леш, отдай хаджат, — требовательно сказал Паша. — Над нами нависает угроза, которой ты себе просто не можешь представить. Нам нужен баллон.
— Видишь? — Дэйзи покосилась на Лекса. — У пациента бред.
— Ты в каком звании, малой? — спросил Лекс.
— Леш, не тяни время!
— На что это похоже? — игнорируя Пашу, спросил Лекс Дэйзи. — И как ты?
— Не о чем с ней разговаривать, идиот! — рявкнул пилот. — Забудь ее, нет ее больше! Ты же сам уже все понял, поэтому и пришел!!!
— Лё, — прошептала девушка, — выслушай же! Это не то, совсем не то! Нечего бояться!
— Ты впустила в себя ангела? — не придумать более глупой формулировки! Но других у Лекса не нашлось.
— Леш, совершенно серьезно тебе говорю — я вынужден буду…
— Это… — Дэйзи впервые улыбнулась. — Это кто-то очень древний. Мудрый, добрый, всепонимающий. Его нет во мне, он лишь зацепился за меня, как воздушный змей — чтобы не улететь, не пропасть.
— Пять, — сказал Паша, поднимая Лексу в лицо черное жерло ствола. — Четыре…
— Никто меня не неволил, — жарко зашептала Дэйзи. — Он попросился, он гость. В наших головах есть что-то, нам не нужное, чем мы не умеем пользоваться, а для них это — жизнь, понимаешь?!
— Заткнись, тварь! — заорал Паша. — Леша, где хаджат?! Гипы как сирены — заболтают нас всех, а пока нет хоть малейшего доказательства… Я не хочу в тебя стрелять, помоги мне!
Лекс зажал уши руками.
— У них нет тел, нет ничего! — кричала Дэйзи. — Они тысячи лет сидят в контейнерах, мечтая, как детдомовские дети, чтобы кто-то разрешил оттуда выйти. Им нужен всего лишь гвоздик у нас в мозгу, чтобы не раствориться в пространстве, а остаться живой мыслящей сущностью. Да что нам, жалко, что ли?!
После этого детского вопроса в палате вдруг наступила удивительная тишина. Паша с отрешенным видом продолжал держать Лекса на мушке эжектора. Дэйзи одной рукой размазывала по щекам слезы, а другой вцепилась Лексу в свитер, словно прося не уходить. Из коридора донеслись звуки приближающихся шагов. Две пары ног, но совершенно разная поступь. Лекс отвернулся в сторону и изучал крохотную паутинку над плинтусом, с черной точкой хозяина конструкции в самом центре.
— Поймите же, — сквозь всхлипы сказала Дэйзи, — нужно уметь давать. Доверять. Дарить, а не меняться и продавать. И не держать под замком то, что как воздух нужно кому-то чужому, а для тебя бесполезно. — Шаги затихли у самой двери. — Жлобов к звездам не пускают, понятно?
Дверь открылась, и в палату поплыл костер ослепительно-красных роз, за которым виднелась круглая макушка Зонца и хитиновый гребень Куриэра.
— Те же и гипы, — сказал Лекс, трясясь от беззвучного хохота.
— Мастер Лекс, — спросил Зонц, — я выбрал правильный сорт?
Паша замер в своем углу каменной статуей. Гипы еще не увидели его, и на какое-то мгновение в глазах пилота мелькнуло просто нечеловеческое отчаяние. Рука с эжектором дрогнула, но лишь чуть повернула ствол в сторону вошедших.
— Важен не сорт, а искренность, мастер Зонц, — сказал Лекс не своим голосом. — Дэйзи очень любит цветы.
Мастер Куриэр, заметив Пашу и разглядев, что тот держит в руках, жестом остановил Зонца.
— А вот и воришка, — сказал богомол. — Вы еще и убийца, Пакс? Не думал вас здесь застать.
Паша сдул каплю пота с кончика носа.
— Я…
Черт, вдруг понял Лекс, а он ведь даже не сможет признаться, что работает на государство!
— Вы, — Куриэр был абсолютно спокоен и холоден, — сначала должны опустить оружие. Потом отдать нам хаджат. Потом уйти. Навсегда.
Зонц, растерянный и ничего не понимающий, всем телом поворачивался то к Дэйзи, то к Паше. Букет в его руках наклонился вбок. На гипа было жалко смотреть.
— Мастер Пакс! — позвал он. — Как же вы… Что же это? Почему?
— Я не уйду без хаджата, — глухо ответил пилот, сфокусировавшись теперь уже на Куриэре.
— Мастер Пакс! — закричал Зонц. — Одумайтесь, пожалуйста! Вы преступаете…
— Пашенька, — Дэйзи протянула перед собой руки, — я умоляю тебя, остановись!
— Когда мастер Пакс, — сказал Куриэр бесстрастно, будто в суде, — понял, что мастер Дэйз в момент похищения хаджата находилась рядом и все видела, он попытался устранить ее, прибегнув к посторонней помощи…
Лекс не видел ни Дэйзи, ни Пашу. Медленно, как в ватном сне, он повернул голову в сторону пилота. Тот, вжав голову в плечи, не отрываясь, смотрел на Дэйзи. Рука, направлявшая эжектор на богомола, чуть поплыла в сторону.
Мастер Куриэр вскинул клешню, и из его запястья с треском вылетели три зеленых шипа длиной с человеческую ладонь. Первый воткнулся Пашке в горло, второй в плечо, третий в сердце.
Лекс прыгнул к пилоту, пытаясь подхватить тяжелеющее тело, усадить на стул, вернуть все назад.
— Вы что сделали, мать вашу? — спросил он, не оборачиваясь. — Он бы никогда не выстрелил, понимаете вы? Где санитары, что вы сидите?!
Зонц и Куриэр не пошевелились. Дэйзи чуть слышно заскулила.
— Намерение важнее действия, — сказал богомол. — Мне жаль.
Тело Пашки выгнулось судорожной дугой и рухнуло на пол. Все пальцы вывернулись чуть ли не в обратную сторону, и эжектор отлетел далеко под кровать Дэйзи.
— Что вы сидите, мастера? — заорал Лекс. — Где диагносты? Где хаджат?
— Уже не успеть, — сказал Зонц. — Контактный яд. Через две минуты изменения станут необратимы. И даже если бы мы сделали диагностику…
Лекс рванулся к своему саквояжу.
— А без диагностики слабо, чудо-лекари? — зло спросил он. — И мне очень не понравилось ваше «если бы», мастер Зонц.
— Алексей, — вдруг обратился к нему по имени Куриэр. — Нет смысла спасать этого человека.
Лекс хмыкнул. Из-под сменной одежды, полотенца, несессера он, наконец, выудил тяжелый баллончик хаджата и перочинный нож. Вернулся к Пашке и выдернул шипы из ран. Крови почти не было — из темных разрезов повеяло кислым и неживым.
— Десять лет назад я произнес слова, — сказал Лекс, — которые до сих пор для меня кое-что значат.
