Дело в том, что, вернувшись в гостиницу, он получил давно ожидаемое сообщение от Эстер. В нем говорилось: «Приезжаю в Огасту вечером, буду у тебя к девятнадцати ноль-ноль. Жди. Целую. Эстер.»
С того момента, как он сообщил ей о своем решении, Гаррод мысленно торопил Эстер с ответом, горячо желая, чтобы последнее их объяснение осталось в прошлом – там ему место, но теперь, совершенно неожиданно, он испугался. Ее последние слова – «Целую. Эстер» – в контексте послания означали, что она не считает их разрыв окончательным и все еще рассматривает Гаррода как свою собственность. Предстояла долгая, мучительная, болезненная процедура.
Анализируя свои чувства, он понял, что боится собственной мягкости, почти патологической неспособности причинить боль другому, даже когда это необходимо, даже если обе стороны окажутся в выигрыше от быстрого, решительного удара. Он мог бы вспомнить десятки примеров, но рефлексирующая память подбросила ему самый ранний эпизод – десятилетним мальчишкой бегал он тогда с ватагой таких же ребят в Барлоу, городе его детства.
Юный Элбан Гаррод никогда не чувствовал себя в компании легко и отчаянно старался завоевать одобрение вожака – полного, но физически сильного мальчика по имени Рик. Случай представился, когда Элбан возвращался из школы с неким Тревором, которого не любили и потому одним из первых занесли в список для наказания. Тревор имел неосторожность с пренебрежением отозваться о Рике, и, преодолев отвращение к самому себе, Элбан донес об этом вожаку. Рик с благодарностью воспринял информацию и составил план действий. Ватага окружит Тревора в переулке, и Рик огласит официальный обвинительный акт. Если Тревор признает себя виновным, ему всыплют, а если он будет все отрицать, то тем самым назовет Рика и Элбана лжецами, за что должно воспоследовать не менее суровое наказание. Все шло прекрасно до последнего момента.
После ритуального распарывания ширинки, что неизменно порождало в противнике психологический дискомфорт, Тревора прижали к стене. Рик грозно взял его за ворот. Тревор со страстью утверждал, что никогда не произносил роковых слов. В соответствии со своим туманным кодексом чести Рик на этом этапе еще не мог нанести удара. Он взглянул на Элбана, требуя, чтобы тот подтвердил обвинение.
– Ну, говорил он или нет?
Элбан посмотрел на презренного Тревора, увидел ужас и мольбу в его глазах и дрогнул. Превозмогая страх, он сказал:
– Нет, я ничего не слышал.
Рик отпустил пленника и тот умчался, как заяц. Затем сбитый с толку вожак повернулся к Элбану, и тут его растерянность сменилась презрением и яростью. Он наступал на Гаррода, размахивая кулачищами. Десятилетний Элбан принял наказание почти с облегчением – ведь ему не пришлось совершить насилие над другим.
Имея такой опыт прошлого и не располагая поддержкой Джейн, он допускал возможность – пусть ничтожную, – что Эстер найдет способ заставить вернуться к ней и снова стать преданным мужем. От этой мысли его бросало в холодный пот. Прижав лоб к оконному стеклу, он смотрел вниз на маленькие разноцветные коробочки автомобилей и еще меньшие крапинки людей. При взгляде сверху, почти под прямым углом, пешеходы теряли индивидуальность, с трудом можно было различить мужчин и женщин. «Не странно ли, – подумал Гаррод, – что каждая такая ползущая точка видит в себе центр мироздания». Чувство подавленности росло.
Он побрел в спальню, лег на постель, не сняв покрывала, и попытался задремать. Но сон не шел. Промаявшись минут двадцать, Гаррод нарушил одно из строжайших своих правил: прямо из спальни вызвал по видеофону Портстон, чтобы узнать, как идут дела. Сначала миссис Вернер дала ему сводку важнейших событий последних дней, потом он связался кое с кем из управляющих, включая Мэнстона, попросившего указаний, как реагировать на последние передачи новостей. Шикерт был в панике из-за новых срочных правительственных заказов на ретардитовый порошок. Потребность в нем растет так быстро, что даже введение в строй нового завода жидких светокрасителей не позволит удовлетворить ее в полной мере. Гаррод успокоил его и в течение часа беседовал с руководителями других отделов.
К концу бесед до прибытия Эстер оставалось менее часа, и спать уже не хотелось. Он пошел в ванную и, презрев затемнение, принял душ при полном свете. Такой беспечностью, равнодушием к мнимым наблюдателям его заразила Джейн Уэйсон. Сознавая красоту своего тела и гордясь ею, она не желала прятаться под покровом темноты даже в те часы, которые проводила с Гарродом. Мысль о Джейн вызвала прилив желания, смешанного с грустью. Жизнь с Джейн была бы так...
Гаррод впал в отчаяние, поняв, что предрекает победу Эстер уже сейчас, когда между ними не было сказано ни слова.
«Я выбрал Джейн, – повторял он себе, выходя из ванной. – Я выбрал жизнь».
Но чуть позже, когда раздался звонок, он почувствовал, что умирает. Он медленно отворил дверь. На пороге, рядом с сестрой милосердия, стояла Эстер – тщательно одетая, без румян и в больших темных очках – такие надевают, чтобы скрыть дефект глаз.
– Элбан? – сказала она мягко.
«Она старается держаться, – подумал он с грустью. – Она слепа, поэтому темные очки, но держится молодцом».
– Входи, Эстер. – Жестом он пригласил и сестру, но та, видимо, заранее получила инструкции и исчезла в коридоре, изобразив осуждение на розовом антисептическом лице.
– Спасибо, Элбан. – Эстер протянула руку, но Гаррод взял ее под локоть и подвел к креслу. Сам он сел напротив.
– Хорошо перенесла дорогу? Она кивнула.
– Ты был совершенно прав, Элбан. Я могу ездить, несмотря на свои глаза. Пролетела же я тысячу миль, чтобы быть с тобой.
– Я... – Значение последних слов не ускользнуло от его внимания. – Удивительно, что ты решилась на это.
Эстер в свою очередь не пропустила эту фразу мимо ушей.
– Разве ты не рад мне?
– Конечно же, я рад, что ты снова бываешь на людях.
– Я не об этом спрашивала.
– Разве?
– Не об этом. – Эстер сидела очень прямо, сложив руки на коленях. – Когда ты возненавидел меня, Элбан?
– Побойся бога! Почему я должен тебя ненавидеть?
– Я задаю себе тот же вопрос. Как видно, я сделала что-то очень...
– Эстер, – сказал он твердо. – Я не питаю к тебе ненависти. – Он посмотрел на ее тонкое, строгое лицо, увидел едва заметные морщины, и сердце его сжалось.
– Ты просто не любишь меня, да?
Вот он, подумал Гаррод, тот момент, от которого зависит твое будущее. Он открыл рот, чтобы дать утвердительный ответ, столь удобно предлагаемый формой вопроса, но мозг его, казалось, оцепенел. Гаррод встал, подошел к окну и снова поглядел вниз. Безымянные песчинки, считавшие себя людьми, все еще сновали взад-вперед. «Немыслимо, – подумал он, – чтобы наблюдатель на спутнике мог отличить одного человека от другого».
