Ознакомительная версия.
— Это случилось здесь? — спросила она, поворачиваясь к Марану.
— Да, — ответил тот после короткой паузы.
Наи смотрела ему в глаза, что она в них увидела, Дан не знал, сам он стоял за спиной Марана, но она сказала тихо, но настойчиво:
— Не бойся за меня. История никогда не повторяется в точности.
— Может, не в точности, но повторяется, — ответил он со вздохом. — Я вернулся в этот дворец.
— Другим путем. С другими целями. Да и сам ты теперь другой. И женщина с тобой другая. История не повторяется. Как и жизнь. Повторяются только сны. Как правило, дурные. Но сны не опасны. Тягостны, но не опасны. — Маран молчал, и она сказала: — Пойдем к бассейну.
Когда они подошли к бассейну, Ила Лес, не оборачиваясь, словно не в силах оторваться от созерцания, сказал:
— Ты добился своего. Дно и вправду зеленое. Однако…
— Да?
— Я думал о тех, чьих жетонов тут наверняка нет. О тех, кто держал в руках власть и знает ее вкус. Ты не боишься, что на твоих заветных свободных выборах они снова вырвутся наверх? Люди ведь привыкли видеть их над собой и могут отдать им свои голоса.
Маран усмехнулся.
— Ты не видел мой избирательный закон, Ила, — сказал он. — Я еще не подписал его, но сегодня подпишу. Все, кто занимал в течение последнего десятилетия посты в Лиге и на этом основании в администрации, лишаются права быть избранными на десять же лет.
— А как же твой Кодекс?
— В Кодексе есть примечание на этот счет. Наверно, его мало кто читал, но оно есть. Я не настолько глуп, чтоб повторять старые ошибки.
— Послушай, Маран, — сказал Ила Лес, глядя на Марана неожиданно весело, — а ведь одно в тебе не изменилось.
— Ты имеешь в виду пристрастие к местоимению «я»?
— Да. По сути дела, ты самый настоящий диктатор. Самый настоящий. Ты пишешь законы, им подчиняются…
— По доброй воле.
— Не знаю. Может, и по привычке.
— Если даже я диктатор, Ила, — сказал Маран, улыбаясь, — то еще на три месяца. Всего лишь.
— Этого вполне достаточно, чтобы закрепиться у власти навсегда… Если тебе не помешают те, кого ты от власти отстранил и теперь собираешься больше к ней не подпускать. Те, чьих жетонов тут нет. — Ила Лес снова впился взглядом в воду. — Интересно, сколько их здесь?
— Жетонов? — Маран вынул переданный ему Илой диск Гана, подержал несколько секунд в руке, словно прощаясь, затем бросил на самую середину бассейна. И сказал: — Теперь 38744. Если с утра здесь никто не был.
Ила Лес повернулся к нему и уставился на него.
— Ты знаешь? Откуда? Неужели вы следите за каждым, кто сюда приходит?
— Нет, — ответил Маран, — никакой слежки. Я же обещал. Но есть такой земной прибор, им можно просвечивать все слой за слоем и подсчитывать. Даже фиксировать номера, если иметь такое желание.
— Ну и ну! — Ила Лес не мог опомниться. — Когда ты выступал по визору, я подумал: очень поэтично. Но недальновидно. Так ты не узнаешь, сколько еще у тебя осталось затаившихся врагов, и кто они. А ты… — Он изумленно покачал головой.
Поэт рассмеялся.
— Ты плохо запоминаешь уроки, Ила, — сказал он весело. — Я ведь объяснял тебе когда-то, что Маран умеет рассчитывать. Правда, в душе он поэт, но…
— Расчетливый поэт? — усмехнулся Ила Лес. — Это парадокс.
— Это не парадокс, — поправил его Поэт. — Это Маран.
На площади Расти собралось, наверно, полгорода. Конечно, она была не столь огромна, как Главная, но тоже достаточно велика, чтобы вместить сотню тысяч человек, может, и больше… впрочем, это и неважно, ведь теперь все транслировалось по телевидению, или, говоря по-бакниански, визору.
Когда Маран вышел к микрофону, воцарилась тишина, а потом над площадью словно прокатилась волна. Вернее, поднялась и застыла. Множество сложенных над головой в старинном жесте уважения и доверия рук. Как когда-то у Старого зала… Нет, неизмеримо больше — и людей, и чувства.
Маран стоял на ступенях Большого дворца, которые избрал себе трибуной с первого дня своего возвращения, он не улыбался, а выражение его глаз с расстояния, на котором находился Дан, было не разглядеть, Дан даже на секунду пожалел, что не остался сидеть в посольстве у телевизора вместе с Олбрайтом, а вышел за решетку Малого дворца… хотя на экране он не увидел бы площади, ее реакций и жестов, почему, собственно, и выбрал себе наблюдательный пост снаружи.
Маран молчал минуты две, не меньше, потом сказал:
— Благодарю за честь, дорогие мои сограждане. За этот жест и за слова, которые вы сегодня говорили в мой адрес. Но простите, я столько бился за то, чтобы дать вам право выбора, не затем, чтобы вы выбирали между мной и мной. Я снимаю свою кандидатуру. — Он сделал паузу, и Дан услышал, как громко ахнула стоявшая невдалеке, по ту сторону решетки посольства, рядом с Никой и Наи Дина Расти. — Собственно, — сказал Маран спокойно, — я и не могу быть вашим президентом. Вы забыли избирательный закон. Ни один функционер Лиги не может баллотироваться на выборную должность. А я ведь совсем недавно занимал пост ее Главы.
— Сумасшедший, — сказала Ника, — что он делает!
Несколько секунд толпа удивленно молчала, потом поднялся шум, послышались выкрики, кто-то даже выбежал из передних рядов и стал горячо что-то втолковывать Марану снизу, тот некоторое время слушал, потом поднял руку, призывая к тишине.
— Вы говорите, занимал формально? Да, верно, сейчас, во всяком случае, я занял этот кровавый пост только затем, чтобы бескровно упразднить его. Но закона не касаются побуждения, только факты. Вы говорите, сделаем исключение? Нет, дорогие мои, закон с исключениями — уже не закон. Поймите, конец беззаконию наступит тогда, когда закону будут повиноваться все. Я подам вам пример такого повиновения. Я снимаю свою кандидатуру. Называйте другие.
— Ты знала? — спросила за спиной Дана Ника.
— Нет, — ответила Наи безмятежно.
Площадь снова заволновалась, зашумела, закричала в сотни глоток «нет», потом где-то начали скандировать имя Марана, люди стали подхватывать, все больше и больше…
Маран снова поднял руку и сказал в наступившую тишину:
— Благодарю! Но остаюсь при своем. Впрочем, через десять лет у вас будет возможность выбрать меня, кем угодно. Если вы до этого не забудете мое имя. А пока я, как всякий гражданин, хочу воспользоваться своим правом назвать кандидатуру. Я предлагаю вам проголосовать за человека, чистого, как вода в Бассейне Слез, честного, смелого и всеми любимого. За Поэта. У вас есть еще декада на раздумье. Взвешивайте. Решайте.
Он отошел от микрофона, и Дан, не дожидаясь, пока собрание на площади закончится, стал пробираться вдоль толпы, стоявшей почти вплотную к решетке, в сторону ворот, он стеснялся того, что хмурые люди вокруг увидят его радостную улыбку, он старался сдерживаться, но ничего не мог с собой поделать, он был счастлив, и рот у него непроизвольно расплывался до ушей.
Ознакомительная версия.
