платья, и десять портних день и ночь подгоняли их по ее фигуре. Гоняла кнутом придворного менестреля от чердака до крыши, как собачку, за одну фальшивую ноту.
Крышу переделала на свой лад за одну ночь, и запретила кому-то, кроме нее, туда подниматься. А на следующую ночь по всему замку разносился топот танцующих на крыше пар: топот, и шорох, и свист, и щелканье, которые людям нипочем не повторить.
Неделя такой жизни почти что свела леди Линч с ума; она и сама не знала, на что ей надеяться, потому что толстого и ленивого, как домашний кот, священника ведьма перебросила через стену, как соломенную куклу. Он бежал от замка до мельницы, не останавливаясь, пока не упал замертво, и оказалось, что бежал он уже мертвый, на переломанных ногах.
Но на восьмой день в двери замка кто-то постучал.
Ведьма выбежала на смотровую башню, и все услышали ее разговор с гостем, то есть с гостьей.
– Где мой сын? – спросила Аланна.
– Так ты за сыном пришла? – фальшиво удивилась ведьма. – А я-то думала, что фейри о своих полукровках заботятся не больше, чем кукушка о птенцах!
– Где мой сын?
– На постели отсыпается, – проворковала ведьма. – На очень мягкой постели!
– Ты вернешь мне его, – сказала Аланна, и побеги терновника поползли по стенам вверх, подбираясь к горлу невестки.
Но, не пройдя и середины пути, вдруг рассыпались серым прахом.
– Смотри, какой подарок мне дала королева фей к свадьбе! – расхохоталась ведьма, и на ее руке блеснул тонкий серебряный браслет. – Ты не можешь причинить мне вреда ни водой, ни огнем, ни ветром, ни зеленым листом! Все, что ты можешь, бессильно против меня, все твои заклинания – как пух одуванчика! Ты ведь была у Королевы любимой фрейлиной, Аланна?
– Была, – с горечью сказала Аланна. – Но, если я бессильна, может, ты не откажешься просто поговорить со мной? Ты ведь не боишься?
– Заходи в замок! – пригласила ее ведьма, и двери распахнулись сами собой.
– Нет. Свекровь не идет в дом к невестке, – сложила руки на груди Аланна. – Выходи сама.
Ведьма, не отвечая, ушла с башни. Она зашла в свои покои (бывшие покои леди Линч), а потом направилась к выходу. Леди Линч слышала, как она напевала, спускаясь вниз, «я поймаю фейри! Я поймаю фейри, я поймаю фейри...»
Аланна терпеливо ждала ее снаружи.
– Они ушли в рощу и не вернулись, – закончила леди Линч свой рассказ. – Я больше не видела ни твою мать, ни свою бабку.
– Где же они теперь? – схватился Киаран за голову. Хозяйка замка ничего не могла ему подсказать, и он в растерянности отправился прочь.
«Если бы ведьма победила маму, она бы вернулась в замок, – рассуждал Киаран. – Слишком хорошо ей там жилось. Или мама... смогла повредить ей, и она сейчас покоит свои раны в какой-то норе... пока силы не вернулись к ней? А мама...»
Но даже в мыслях он не мог представить себе, что мать умерла, убитая его женой. Ох, как же он проклинал себя за эту женитьбу! Он рвал волосы, бил себя кулаком в грудь и чуть не откусил язык, катаясь по земле в приступе ярости.
Отдышавшись и отплакавшись, он вдруг вспомнил про святого Коллина. Кто еще, кроме него, мог бы дать ему совет?
И Киаран снова направился к лесному озеру, где отшельник собирался выстроить себе хижину.
Но, едва он подошел к опушке леса, как святой сам выбежал ему навстречу. Лицо его было красным от гнева, он махал руками, бормотал, что нигде не может найти покойного места, и пробежал мимо Киарана, так и не заметив его.
Киаран, может быть, кинулся бы вдогонку, но тут в лесу что-то зашуршало, и перед ним явилось нечто доселе невиданное. Киаран слышал про мэнского трехногого человека и про четвероруких великанов, но тут перед ним предстало иное: у него было четыре головы с разными лицами, у голов были шеи, и плечи, и руки, и туловище... а ног уже не было. Все четыре туловища срастались между собой, и ниже ребер у них был один живот и один пупок. Словно кто-то разрубил четверых людей пополам, а потом сложил крест из верхних половин!
Все четыре пары рук у чудовища были в мозолях, потому что руки одновременно служили ногами: они мелькали, как спицы в колесе, пока то катилось ему навстречу.
Киаран не смог удержаться от вопроса:
– Что ты такое, во имя Господа?
– Мы Четверо-В-Одном, – ответило чудовище четырьмя разными голосами, но слитно.
Постояло перед ним и покатилось прочь, а Киаран поспешил за ним.
Чудовище привело его в пещеру над озером.
Четверо-В-Одном остановилось у входа в пещеру, а Киаран, оглянувшись на него, пошел вглубь пещеры, потому что ему почудилось, что там кто-то разговаривает.
Голоса затихли, но зато он заметил идущий снизу свет и начал пробираться к нему. Чем ближе он подходил, тем отчетливей доносился до него плеск волн, и он понял, что озеро отчасти заходит и в эту пещеру. Неужели он принял за человеческие голоса лепет воды?
Но свет, от которого по стенам плясали тени, был слишком ярким для светлячков и гнилушек: он был совсем как зажженный человеком огонь.
И Киаран осторожно выглянул из-за камня, пытаясь рассмотреть, откуда идет этот свет.
Но первым, что он заметил, был не факел, укрепленный на стене, а огромный прозрачный пузырь на берегу озера, в котором извивалась и корчилась человеческая фигура.
Глаза выкатились и налились кровью, волосы сбились в неопрятные космы, разбитые руки и ноги кровоточили... но это была она, его жена!
А рядом с пузырем стояла его мать. Она поднесла факел совсем близко к стенкам пузыря, глядя на то, как ведьма бьется в судорогах и хватается за грудь, как она кричит, но ее крика не слышно, как лицо синеет и темнеет, закатываются глаза...
И только когда ведьма дохлой рыбой распласталась на дне пузыря, Аланна ткнула в его стенку пальцем. Киаран услышал свист, который быстро затих.
Этот свист будто оживил ведьму: она подняла голову и начала кашлять так, словно ее разрывало изнутри. Аланна молча ждала.
Наконец кашель затих, и ведьма попыталась подняться.
– Где мой сын? – спросила ее Аланна.
Если ведьма и могла сопротивляться Аланне, это время давно прошло.
– Я не знаю... я бросила
