Брен двинулся к поганскому святилищу. Он прошёл больше полдороги, когда его остановила простая мысль. Что он будет делать, когда доберётся к Мукато? Обругает его на всех языках ему известных? А Мукато поймёт или хотя бы услышит? Жертвы, насколько Брен понимал, приносились молча.
Касаться рукой чёрной жиж очень не хотелось. Что при этом случится — неизвестно, но почему-то Брен был уверен, что в живых он не останется.
Ударить поганца палкой? Пробовал уже. Палку Мукато с аппетитом сожрёт, и на этом всё кончится. Тоже самое наверняка будет с костью, ведь оленуху Мукато съел целиком, не выплюнув даже копыт.
А железо? — Брен мстительно усмехнулся. — Вряд ли Мукато прежде приходилось иметь дело с металлом. У самого Брена металл тоже было негусто, только то, что он привёз с собой. Несколько стальных прутьев, большей частью пошедшие на стояки для юрты, и две мелкозвончатых цепи по два метра каждая. Трогать прутья не следовало, без них юрта стоять не будет, а цепи свободно висят, ожидая, что им найдётся дело. Вот дело и нашлось.
Брен прошёл развалины селения и в растерянности остановился. Его юрта, которую он только что покинул, тоже лежала в развалинах.
Это конец, Мукато убил его с пол пинка. Первая же, по-настоящему холодная ночь погубит его. Дома нет, тёплая одежда погибла под кучей слизи. Теперь понятно, что уносили женщины в набитых кутулях. У них одежда есть.
У костра зиму не проспасаешься. Да ещё надо посмотреть, не сожрёт ли Мукато заготовленный хворост.
Самому тоже надо чем-то питаться. В лёгкой одежонке еды на раздобудешь. Среди грязи, в которую обратилась юрта, Брен раскопал целый медный котелок и клубок тонкой стальной проволоки. Из этой проволоки, откусывая помалу, Брен мастерил рыболовные крючки, в ту пору, когда пытался рыбачить с берега. Теперь предстояло изо всей проволоки сделать и крючок, и леску. Трудно, но можно.
Нацепить на крючок сонную лягушку и попытаться вытащить из подо льда щучку или судака. Быстренько отварить улов и съесть непременно в тот же день, как то требует строгий закон Мукато.
Закон Мукато! Эти слова заставили задохнуться от гнева. Он не собирается сдаваться перед грязной лужей. Мы ещё посмотрим, кто кого!
Вместо палки Бренн выдернул стальной прут, на правую руку намотал конец цепи и быстро направился к пригорку, где ожидал Мукато.
Древняя легенда гласит, что персидский царь Ксеркс, разгневанный тем, что море осмелилось разметать выстроенный через пролив мост, приказал выпороть непокорное море плетьми. От боли и обиды море разрыдалось, и от этих слёз вода в море стала солёной. Конечно, Брен не персидский царь, но и Мукато далеко до Средиземного моря.
Брен опасался, что ужравшееся Мукато расплывётся до огромных размеров, но этого, к счастью, не произошло, лужа осталась в прежних границах, лишь середина вздулась толстым пузырём.
— Ну что? — произнёс Брен. — Поглядим, как тебе понравится мой подарок.
Коротко раскрутив цепь, Брен ударил.
Цепь не прут и не розга. Она не свистит при замахе, а если ею сильно ударить, она рассечёт что угодно, оставив жуткий шрам. Но поверхность Мукато вынесла соприкосновение со стальной цепью. На выпуклой окраине Мукато появился не рубец, а словно бы небольшая вмятина, которая принялась постепенно затягиваться.
Но всё же, это был след.
— А ещё? — выкрикнул Брен.
Вторая вмятина легла поперёк первой, не вполне затянувшейся.
Цепь после ударов оставалась чистой, а на Мукато появлялись отчётливые следы. Это тебе не море сечь, хотя результат, кажется, был очень похож.
— Вот тебе! На! На!
Рука устала. Не так просто размахивать двухметровой цепью. У Ксеркса была куча слуг, каждый лупил море, что есть силы, и ни единый не осмелился сказать повелителю, что он мается дурью. А Брен сам большой, сам маленький, сам бьёт, сам ждёт результата.
— На! На! Ещё получи!
Уже не только руки болят, всё тело ноет, ноги подкашиваются. Но останавливаться нельзя.
— На! На!
Поверхность Мукато иссечена, но ни одной раны на ней не видно.
Переменил руку и снова:
— На! Поганец! На!
Мукато уже не вздувается горбушкой, но в остальном он, кажется, не изменился. Или это только кажется?
— На… — главное не упасть. И даже если свалишься, то не в лужу. Туда упасть — победа Мукато.
Чуток отдышался, крепе сжал кулак.
— На! На! На!!! — это уже истерика.
Нет, теперь видно: мукатовая лужа уменьшилась в размерах. Кольнул стальным прутом… точно, глубина меньше, чем была.
Ещё поднажать… Жаль, что сил не осталось.
— На… На же, гадина!
Чёрное пятно на дне ямы уменьшается на глазах. Тает от касаний смертельного железа или от не гаснущей человеческой ненависти.
— Вроде бы, всё. На!
