скрылась в полумраке коридора на мгновение и появилась вновь уже с футляром в руках. - Вот. Его скрипка. Он просил меня отдать ее именно вам.
- Но как же?.. Как же он сам?
- Профессор умер...
Два дня Ян не помнил себя. Поднимаясь на рассвете, он брал в руки инструмент и играл. Слезы лились по лицу его. Наконец, он решился. Скрипка учителя была великолепна. Эфы повторяли грациозный изгиб блестящего корпуса, а тонкую шейку венчала изысканная головка. Юноша прикоснулся к струнам, и они отозвались ему мелодично, словно оплакивая своего почившего хозяина.
Ян бережно извлек инструмент, примерился. Скрипка ложилась идеально, точно была создана именно для его плеча, его руки. Он поднял смычок.
Каждый о своем, но они плакали вместе. Скрипка и музыкант. А когда слезы кончились, безумная мысль обожгла Яна: "Я что угодно отдал бы, за такой инструмент!"
Юноша улыбнулся. У него в руках уже была воплощенная мечта, вожделение. Этот инструмент. Он жил, дышал, чувствовал. Юноша понимал скрипку, а она повиновалась ему всецело, предугадывала его желания. И вдруг он заметил вложенную в футляр записку.
"Ян, мальчик мой, теперь, когда конец мой совсем близок, отдаю в твои руки самое дорогое, что осталось у меня. Ты, как никто другой, должен понять, что есть скрипка для музыканта. Помни наш разговор и неси людям красоту".
Тогда Ян решился.
- Ах, молодой человек... Инструмент ваш весьма стар, но в нем чувствуется рука опытного мастера. И что же? Как он звучит?
- Звук его превосходен.
Ян взял несколько пассажей. Скупщик задумался.
- А вы уверены, что хотите продать скрипку? По всему видно, что вы музыкант и...
- У меня нет иного выхода, - прервал его Ян. - Кроме того, мне достался превосходный инструмент моего учителя...
- Хорошо. В цене мы сойдемся.
Утро, свежее и румяное словно младенец, с любопытством заглядывало в окна мансарды. Все сумрачное, тяжелое, печальное отлетело с грезами ночи. Новая жизнь, она ждала, манила и была так близка.
Великолепный фрак ждал своего часа на спинке стула. Ян с удовольствием взглянул на него и взялся за смычок.
И мир был прекрасен, и творец любил создание свое. Но где-то в неощутимой пока глубине сада происходило что-то, словно малый червь точил кору запретного дерева... Расстроена.
Ян остановился. Подкрутил колки. Опробовал струну. Звук чистый. И снова грезы эдемского сада и снова высота лазури. Но юноша чувствует, что где-то глубоко совершается работа противная его замыслу. Малая, едва уловимая, но упорная и безостановочная. Инструмент. Скрипка вновь расстроена.
И снова колки. И снова чистый звук. Нет, дело не в скрипке. А ведь совсем скоро... Ян бросил взгляд на фрак. И вот смычок вновь порхает над струнами, и вновь разрастаются райские кущи, и снова и снова малый червь точит древо... Юноша не слышит его, но кончиками пальцев ощущает его неутомимую работу. Работу... Надо работать еще усердней. Надо нагнать. Надо восполнить все то, что вымыли, иссушили безрассудные слезы. Он не имеет права останавливаться. Он должен. Обязан. Обязан...
Внезапная судорога свела руку от плеча до самой кисти. Пальцы ломала неестественная корча. Нет. Это не рука. Уже не рука. Это когти ворона!.. С усилием он разжал пальцы, встряхнул рукой. Она висела, словно плеть. Только сейчас молодой человек увидел, что от локтя до кисти рук его покрылась узлами, точно старое дерево уродливыми наростами. Новая судорога терновыми шипами впилась в тело, связала его узлами, распяла... Юноша упал.
Ян открыл глаза. Фрак висел на спинке стула. Такой великолепный. Черный. Воротник отделан бархатом. В сгущающемся вечернем сумраке комнаты он казался еще более торжественным. Ян поднялся. Судорога прошла. Узлы на руке еще видны, но теперь не так заметны.
Первое же прикосновение к скрипке отозвалось ноющей болью, но пальцы были крепки, и Ян начал играть. В муках восставал из небытия покинутый рай. И мир этот населен был чудными зверями и диковинными птицами. И все они на разные голоса восхваляли своего создателя. Но в общем хоре был голос грубый, голос хриплый, неверный.
Юноша отнял смычок от струн. Опробовал ноту. Скрипка звучала верно. Взял еще несколько нот. Пальцы. Такие быстрые и послушные, теперь они отказывались подчиняться. Они жили своей волей, своими желаниями... Рука обвисла беспомощной плетью, каждое движение причиняло нестерпимую боль...
- Что ж, молодой человек, вынужден разочаровать вас, - доктор снял очки. - В том, что вы описали и том, что я вижу своими глазами, нет ничего мистического. Нет никаких терновых шипов и вороньих когтей. Все это - физиология. Расстройство. Мышечный спазм, судорога. Они могут вызывать похожие ощущения. И выбросьте из головы эти сверхъестественные глупости. Ваша работа? Она, должно быть, связана с монотонными повторяющимися движениями?
- Я музыкант...
- Что же, тогда вам должно быть знакомо выражение "переиграть руки"?
- Но, что же мне делать?..
- Что делать? - глубокие карие глаза изучающе смотрели на юношу. - Ничего. Можете сходить погулять в парк, встретиться с друзьями или родными. Да все, что душе угодно!
- Но я должен играть, господин Крайнер!
Доктор тяжело вздохнул.
- На чем вы играете?
- Скрипка.
- Постойте, постойте... Это же вы? Да? - врач оживился - Недаром лицо ваше показалось мне знакомым! Я же видел вас в ратуше! Конечно, с последних рядов мало что разглядишь, но зато я слышал! Вы были великолепны! Ваша скрипка... Она...
- Я должен играть. Скоро.
- Бог мой, конечно же! Выступление у герцога... - Крайнер вскочил, словно вспомнил что-то важное, заметался по кабинету, от одного шкафа к другому, снова нацепил очки. - Вот! Это все, что я могу сделать, - сказал он, протягивая Яну темный пузырек.
- Что это?
- Притирание. И еще. Как врач, я обязан предупредить вас, что если вы не прервете занятия, то руки могут просто перестать вам повиноваться. Могут развиться самые разные осложнения. Это расстройство коварно...
Юноша взял склянку.
- Благодарю вас... - смешался он на мгновение. - Возьмите еще это, - Ян протянул доктору конверт с приглашением.
Притирание помогло. Пальцам вернулась сила и подвижность, но теперь музыкант все чаще замечал, что скрипка ему не повинуется. Техника была безупречна, но инструмент! Он словно восстал против нового хозяина. Звук дрожал, надрывался, фальшивил. Стоило Яну прикоснуться к колкам, как через мгновение струна начинала врать еще сильней, едва он брался за смычок, обрывался волос. Так продолжалось несколько часов.
