– Все норм, – сказал Коростель. Джимми понял это как «мне можно доверять». Потом Коростель сказал: – Дай угадаю. Тип хордовые, класс позвоночные, отряд млекопитающие, семейство приматы, род Homo, вид sapiens sapiens, подвид – твоя мать.
– Круто, – равнодушно ответил Джимми.
– Фигня. Я ее тоже узнал – по глазам. Либо она сама, либо ее клон.
Если ее узнал Коростель, кто еще мог узнать? Всем в «Здравайзере» наверняка показали фотографии: вы когда-нибудь видели эту женщину? История о его неблагонадежной матери следовала за ним по пятам, как бродячая собака, – может, отчасти поэтому он со свистом пролетел на Студенческом Аукционе. Он неблагонадежный, он – угроза безопасности, на нем пятно.
– У меня с отцом та же история, – сказал Коростель. – Тоже смылся.
– Он же вроде умер? – сказал Джимми. Это все, что можно было выжать из Коростеля: папа умер, точка, меняем тему. Коростель это не обсуждал.
– Ну да. Упал с моста на шоссе в плебсвилле. Был час пик, и, пока до него добрались, он уже был фаршем.
– Он сам прыгнул? – спросил Джимми. Кажется, Коростеля эта история не особо напрягала. Джимми и спросил.
– Все так решили, – сказал Коростель. – Он был одним из лучших исследователей в Западном «Здравайзере», похороны были шикарные. И какое чувство такта. Никто не говорил «самоубийство». «Несчастный случай с твоим отцом» – и никак иначе.
– Мои соболезнования, – сказал Джимми.
– И все это время у нас дома пасся дядя Пит. Мать говорила, что он ее поддерживает. – Поддерживает прозвучало в кавычках. – Что он не только папин начальник и лучший друг, он еще и настоящий друг семьи, хотя раньше я его у нас дома не видел. Он хотел, чтобы у нас все благополучно разрешилось, мол, он очень беспокоится. Все пытался говорить со мной по душам – рассказывал, что у моего отца были проблемы.
– То есть что твой отец сошел с ума, – сказал Джимми.
Коростель уставил на него слегка раскосые зеленые глаза.
– Ну да. Но отец не сошел с ума. Он перед этим тревожился о чем-то, но у него не было этих самых проблем. Он ничего такого не планировал. Никуда прыгать. Я бы понял.
– Думаешь, он упал?
– Упал?
– Ну да, с этого моста. – Джимми хотел спросить, что отец Коростеля вообще забыл на мосту через шоссе в плебсвилле, но момент был неподходящий. – Там было ограждение?
– Он был немного рассеянный, – как-то странно улыбнулся Коростель. – Редко смотрел под ноги. В облаках витал. Верил, что каждый из нас должен внести свой вклад в прогресс человечества.
– Ты с ним дружил?
Коростель задумался.
– Он научил меня играть в шахматы. До того, как все это случилось.
– Ясное дело, что не после. – Джимми пытался разрядить обстановку: он начал жалеть Коростеля, и это ему совершенно не нравилось.
«Как я мог пропустить? – думает Снежный человек. – Как я мог не услышать, что он мне говорил? Что же я был за тупица?»
Нет, не тупица. Ему трудно подобрать подходящий эпитет к себе тогдашнему. Нельзя сказать, что он совсем не знал жизни. У него были свои шрамы, свои темные уголки души. Пожалуй, его можно назвать невежественным. Бесформенным, неразвитым.
Но в этом неведении было нечто волевое. Нет, не волевое – структурированное. Он вырос в замкнутых пространствах и сам стал таким. Замкнутым пространством. Он вышвыривал из себя все нежелательное и захлопывал дверь.
После каникул Коростель поехал в Уотсон-Крик, а Джимми – в Академию Марты Грэм. На вокзале они пожали друг другу руки.
– Увидимся, – сказал Джимми.
– Спишемся, – сказал Коростель. Потом заметил, что Джимми расстроен, и прибавил: – Да ладно тебе, все нормально, это же известное место.
– Было известное, – ответил Джимми.
– Не так все плохо.
Но Коростель в кои-то веки ошибся. Марта Грэм разваливалась на части. Академию окружали – Джимми видел из окна скоростного поезда – самые жуткие плебсвилли: пустые склады, сгоревшие дома, заброшенные парковки. Тут и там попадались хижины, сделанные из подручных материалов – кусков жести и фанеры; обитали в них, без сомнения, сквоттеры. Как эти люди умудряются жить? Джимми не понимал. И все же вот они – по ту сторону колючей проволоки. Некоторые показывали средний палец тем, кто ехал в поезде, даже кричали, но пуленепробиваемое стекло не пропускало звук.
Служба безопасности у ворот академии – смешно смотреть. Охранники бродят в полусне, стены, расписанные выцветшим граффити, – такие низкие, что перелезет и одноногий гном. На территории стояли жуткие дома в стиле Бильбао, из литого бетона, на газонах не росло ничего, кроме грязи, спекшейся или жидкой, в зависимости от времени года. Спортивных сооружений никаких, если не считать бассейна, который по виду и запаху напоминал огромную банку с сардинами. Кондиционеры в общежитиях работали через раз – веерные полуотключения; еда в кафетерии бурая, похожая на дерьмо скунота. В комнатах водились членистоногие всевозможных семейств и видов – в основном тараканы. Джимми эта обстановка угнетала, как, очевидно, любого, чья нервная система посложнее, чем у тюльпана. Но вот такую карту подбросила ему жизнь – так сказал отец во время их неуклюжего прощания, и теперь Джимми надо получше ее разыграть.
Спасибо, папочка, подумал Джимми. Я всегда знал, что могу на тебя рассчитывать, если понадобится взаправду мудрый совет.
Академию Марты Грэм назвали в честь какой-то кровожадной богини танца из двадцатого века – в свое время из-за нее, судя по всему, слетело немало голов. Перед зданием администрации возвышалась статуя, изображающая эту женщину в одной из ролей – бронзовая табличка сообщала, что это Юдифь, она отрезала голову какому-то парню в историческом костюме по имени Олоферн. Студенты считали, что это феминистическое вранье про былые времена. Время от времени студенты разукрашивали грудь статуи или приклеивали стальную мочалку ей на лобок – Джимми сам приклеивал, – но руководство так глубоко погрузилось в кому, что замечало лишь через несколько месяцев. Родители возражали против этой статуи – дурная поведенческая модель, говорили они, слишком агрессивная, слишком кровожадная, и ля-ля-ля, – а студенты стояли за нее горой. Старушка Марта – это наше все, говорили они, это наш талисман – эта гримаса, окровавленная голова и все прочее. Она символизирует жизнь, искусство или еще что. Руки прочь от Марты. Оставьте ее в покое.
Академию Марты Грэм основала в последней трети двадцатого века кучка ныне покойных богатых либералов, сердобольных благотворителей из Старого Нью-Йорка. Это задумывалось как высшее учебное заведение для изучения искусств и гуманитарных наук. Основной упор тогда делался на исполнительские виды искусства – драму, пение, танцы и так далее. В восьмидесятых годах добавилась кинорежиссура, а потом видеоискусство. И все это по сей день преподавалось – студенты ставили пьесы, Джимми впервые увидел «Макбет» во плоти и решил, что Анна К. на сайте для вуайеристов гораздо убедительнее изображала Леди Макбет, сидя на толчке.
