мечты – чтобы потом разбить все это вдребезги, заменив смертными муками, равных которым еще никто не придумал.
А он насладится их мучениями, каждой их минутой.
Спешить ему теперь некуда. Он подождет.
Ветерок чужой планеты, прохладный и ароматный, ласково овевал того, кто прежде был Чарли Тирни. Впитывая живительные солнечные лучи, он сидел и вспоминал, вспоминал… Разум его менялся, делаясь все совершенней, но в то же время продолжая цепляться за последнее человеческое, что в нем сохранилось, величайший дар, доставшийся от обезьяньих предков – жажду убивать, мучить, неустанно наслаждаться местью. Он сидел, упиваясь своей ненавистью, пестуя ее и лелея. Ненависть – его единственная опора, единственный смысл.
Она будет держать его в узде лучше любых цепей и кандалов.
Омары в своих норах поняли это с самого начала, когда взялись перестраивать его тело и мозг. Чарли Тирни предстоит развиваться еще тысячу лет, за которые можно будет оценить спроектированные возможности нового живого существа. А пока его следует как-то развлечь, чтобы беспомощность и отчаяние от потери привычного облика не заставили Чарли разрушить свое тело. Этого нельзя допустить, оно слишком ценно, эволюционный эксперимент не должен оборваться.
Опытному образцу необходима игрушка. Такой уж попался экземпляр. Она его успокоит, отвлечет от лишних мыслей. Игрушка на тысячу лет.
Ненависть и планы мести – подходящий вариант. Пускай Чарли Тирни прижимает к себе свою игрушку, гладит ее и лелеет. Так ему будет спокойнее ждать. Пускай, все равно в ближайшие десять веков ему остается лишь мечтать о мести проклятым омарам.
Проклятые омары умеют ждать куда лучше него. Появления незваного гостя они ждали дольше тысячи лет, и теперь легко дождутся результатов эксперимента.
Им не нужны другие игрушки на тысячу лет.
Перевод с английского: Тимофей Черный
Генри А. ГЕРИНГ
ГОСПОДИН ИЗ РЕТОРТЫ
«Экспериментируя целенаправленно, наука вполне способна создать живое существо особого типа, отличное от человека, которое, однако, сочетало бы в себе интеллект, не присущий человеку, и огромную физическую силу, ему не свойственную».
Профессор Оствальд, Лейпцигский университет
Меня зовут Джеймс Бродбент. Я – писатель. И я рекордсмен по производству текстов: за двенадцать лет я сочинил сорок восемь романов, каждый из которых появлялся с точностью часового механизма через три месяца и содержал ровно сто тысяч слов. Нет, я не создаю шедевры, но это по-настоящему добротная, солидная работа – настоящий сенсационный роман, и с договорами от издателей проблем у меня не бывает. Каждое мое изделие, если считать права на издания на континенте и в Штатах, приносит мне в среднем двести фунтов стерлингов. Другими словами, зарабатываю я восемьсот фунтов в год. Но я хочу иметь тысячу. Есть у меня такое желание. Однако для этого мне нужно выпекать по пять романов ежегодно. Лондон для этого точно не подходит: в этом городе я способен создавать только по роману в три месяца и ни единой главы сверх того. Чтобы писать больше, требуется особый стимул, иная среда, новые переживания. Так я оказался в Девоншире: там болота, морской воздух и солнечный свет. То есть нечто новое, свежее – во всяком случае, то, чего в Лондоне нет. К тому же там спокойно, а тишина способствует работе.
В последнем я, впрочем, ошибся. Не прожил я и месяца в своем сельском доме в Девоншире, как из тюрьмы в Дартморе бежал опасный преступник. Парень этот, а у него был, в общем-то, богатый выбор мест, где бы он мог укрыться от глаз закона, остановил отчего-то свой выбор на моем жилище. После отчаянного сопротивления преступник был схвачен полицией у меня кабинете, но при этом я, не будучи безучастным зрителем этой борьбы, к сожалению, также получил свое. А потому был принужден целый месяц носить правую руку на перевязке, что, согласитесь, для писателя крайне неудобно.
Подчиняясь необходимости, я постарался привыкнуть писать на пишущей машинке левой рукой, что удалось не без труда. Я сочиняю непосредственно на машинке и только изредка меняю написанное. И вот в прошлый понедельник, когда я, пытаясь наверстать потерянное попусту время, был погружен в работу, через открытую на балкон дверь в комнату вошла странная фигура. Разумеется, я сначала закончил начатый абзац и только затем одним движением резко развернулся к вошедшему на своем кресле.
Субъект показался мне внушающим мало доверия. Передо мной стоял персонаж небольшого роста, в плохо сидящем сюртуке, доходящем почти до пола, и в фуражке, глубоко надвинутой на глаза. Подбородок тонул в воротнике, и единственное, что я мог разглядеть, это уродливый нос и смуглую, почти черную кожу.
Естественно, смотрел я на него с удивлением и даже с некоторым беспокойством.
– Итак? – спросил я.
– Простите, что не снимаю головного убора, – заявило странное существо, – но на то у меня имеются веские причины.
Существо говорило высоким фальцетом и делало остановку посередине слова, странным образом сглатывая воздух, а затем продолжая речь. В его голосе было нечто странное, искусственное. Он напомнил мне граммофон. Речь свою странный гость завершил так:
– Взываю к вашему состраданию. Я – изгой, я – отверженный.
Слова эти существо произнесло без всякого выражения, но с перерывами в каждом слове.
– И вы, вероятно, тоже сбежали из Дартмора? – произнес я, в душе решив без промедленья бежать от неприятного соседства.
– О нет, – отвечал незнакомец. – Я из лаборатории профессора Бакстера. Я одно из его созданий.
– Черт вас побери, сударь! – воскликнул я и, боюсь, не сумел скрыть раздражения: как не неприятен был мне недавний визит постояльца Дартмора, но появление одного из созданий профессора Бакстера показалось мне вариантом куда хуже.
Как известно, лорд Бакстер решал проблему искусственной жизни и в настоящее время был занят изучением стадий происхождения и развития жизненных процессов. Я хорошо запомнил заявление профессора на последнем обеде в Академии. «Я стремлюсь, – сказал великий изобретатель, – создать искусственное живое существо, обладающее высокой жизненной энергией, большой мускульной силой и зачаточным мозгом, следовательно, автоматическое существо, способное исполнять работу неквалифицированного рабочего. Предвижу возражения: мол, создание такого существа окажет вредное воздействие на состояние рынка труда. Но я не успокоюсь прежде, чем не сделаю такое существо доступным для кошелька каждого рабочего. Тогда любой сможет иметь в доме этот механизм, который при небольших расходах будет за него работать, а его господин сможет свободно гулять, заниматься спортом или посещать публичные библиотеки. Таким образом, мое изобретение
