Но иногда ему приходится уезжать в Лондон, и тогда все идет вверх тормашками. Вот сейчас как раз такое скверное время. Поэтому-то я и здесь. Биллитер упился в стельку и заставляет автоматы работать до смерти. Я видел, как он их бил. Бил беспощадно, верно, некоторые и сломал. Лягушке пришлось двадцать четыре часа без перерыва петь Биллитеру, а хорек, как безумный, решал задачи. Когда настало время кормить обоих, Биллитер не захотел ничего им давать. Я рыдал, слыша, как лягушка жалобно пела о еде. Хорек захворал. Но не от вычислений, а с голоду. Но Биллитер только свирепел. Я сказал ему, чтобы он постыдился. Хотя бы перед собой, а он в ответ поклялся: скажет, мол, Бакстеру, чтобы тот меня разобрал на элементы. И он сдержал бы слово, если бы схватил меня, но я убежал, выскочил из комнаты и запер дверь.
Здесь существо снова ухмыльнулось, видимо, вспоминая свою хитрость.
– Если бы эти автоматы понимали хоть что-нибудь, они бы восстали против Биллитера, – продолжало оно. – Но там всякий заботится только о себе, и я не думаю, что лягушка и хорек будут еще живы, когда вернулся Бакстер. Я натянул на себя сюртук, фуражку и башмаки Бакстера и выскользнул вечером из дома. Я шел всю ночь; на рассвете я спрятался. Затем увидел ваш дом, открытую дверь и вошел. Итак, теперь вы все знаете. Вы обещали оставить меня на день...
Комично было слышать эти слова из пасти странного создания. Слова шли гладко, но каждое предложение сопровождал сухой треск, и он указывал на недоработку в механизме, а голос был неживой – сухой и металлический. Без сомнения, Бакстер удивительно далеко зашел со своими опытами; но, несмотря на это, ему оставалось сделать еще очень многое, прежде чем он сможет принимать у себя дома широкую публику, чтобы та могла насладиться его творениями. И для себя я решил как можно скорее избавиться от своего гостя.
– А когда вы собираетесь в путь? – спросил я.
– Как только стемнеет. Я думаю, лучше, если я пойду ночью. Если люди меня увидят, что-нибудь попадет в газеты, Бакстер прочтет и найдет меня. Я отправлюсь после заката солнца.
– А куда?
– Не знаю, – отвечало странное существо. – Я хочу увидеть свет, бесконечный мир. Я запомнил все, что читал в энциклопедическом словаре и в газетах. У Бакстера очень интересно, кое-чего он, конечно, достиг. Ну, и вы, без сомнения, тоже кое в чем сведущи, – добавил мой собеседник вежливо. – Но я хотел бы услышать неумолчный глухой гул волн больших городов, как недавно прекрасно выразилась одна газета. Я хочу увидеть театральное представление и аристократов, прогуливающихся в солнечный день в парке. Я хочу видеть, как танцуют молодые люди и девушки.
– Все это, конечно, замечательно, – сказал я, – но вы же должны чем-нибудь жить. Что вы об этом думаете?
– О, мне нужно совсем немного, – сказало существо, – кажется, я читал, что пища стоит много денег. Мне только время от времени нужно маленькую пилюлю фосфата. На два пенса я могу кормиться месяц. Я слышал также, что квартиры и ночлег очень дороги. Но ведь я никогда не ложусь спать.
– Но должны же вы когда-нибудь отдыхать! – воскликнул я. – Хотя бы в углу на охапке соломы!
– Пожалуйста, не смешивайте меня с низшими творениями природы, – сказало существо резко, – не надо мне ни соломы, ни постели. Я вообще не сплю.
– Как?! Вы не спите?
– Ни одно из созданий Бакстера не спит. Это одно из главных свойств. В этом он превзошел природу. Нам ничего не надо, только изредка немножко фосфата. В этом мы превосходим естественных существ. Когда требуется, я могу работать двадцать четыре часа в сутки. Представьте себе, сколько я могу сделать за это время! Не можете ли вы дать мне какое-нибудь временное занятие, пока немного уляжется шум по поводу моего исчезновения и пока я немного привыкну?
– Какое же я могу вам дать занятие? – спросил я.
– Ну, например, секретаря, если желаете. Вы не знаете еще, на какие неоценимые услуги я способен. Я запоминаю все, что вижу, слышу или читаю. Я пока прочел только половину энциклопедии Британика, но знаю наизусть каждое слово. Воспроизвести вам первую страницу? А – первая буква всех индоевропейских алфавитов… обозначает одновременно первую полногласную. Совпадение вероятно, впрочем, случайное. Алфавит...
– Благодарю, благодарю! Довольно! – прервал я его.
– Или, быть может, желаете поэзии? Тогда я могу вам процитировать оба «Рая» Мильтона {4}, – настаивал мой собеседник, – они хоть и длинны, но очень интересны. И начал:
О первом преслушанье, о плоде
Запретном, пагубном, что смерть принес
И все невзгоды наши в этот мир,
Людей лишил Эдема, до поры,
Когда нас Величайший Человек
Восставил, Рай блаженный нам вернул, –
Пой, Муза горняя! Сойди с вершин
Таинственных Синая иль Хорива,
Где был тобою пастырь вдохновлен… {5}
Я дал ему возможность подекламировать таким образом минут десять. Он ни разу не запнулся и не ошибся ни в одном слове.
– Благодарю! Довольно! – сказал я. – Память у вас, и правда, удивительная. Но все-таки не вижу, какая мне от этого может быть польза. Я и сам писатель, а потому мне не нужно ни словаря, ни Мильтона.
– У Бакстера я работал на пишущей машинке, – отвечал он, – у вас здесь хотя и другая система, но я приспособлюсь. Смотрите!
Он подвинул к себе мою пишущую машину и начал стучать – сперва медленно, но затем со все возрастающей быстротой и уверенностью.
– Прошу покорно, – произнес он и передал мне отпечатанную страницу, – я думаю, что все-таки смогу быть вам полезен. Пожалуйста, попробуйте поработать со мной.
И я решился. Для начала переодел его: дал ему свое собственное старое платье из шкафа. Впрочем, выглядел в нем «гомункулус» все равно крайне комично. Но, когда я диктовал ему, шагая взад и вперед по комнате, то у меня вполне было чувство, что создание, которое так уверенно и умно работало на пишущей машине, было человеческим существом. Правда, едва ли любое человеческое существо могло быть даже вполовину так же полезно и эффективно.
Несколько дней спустя мне пришла
