Ее клетка открылась. Приготовиться. Сейчас выйдет она. Ее запах совсем рядом. Не дышать. Коварный запах. Он делает ее сильной, меня слабым. Наш поединок неминуем. Я сам бросил ей вызов. Трехногий вызвал на бой многоногую. Отступать уже поздно. Одолеть в открытом поединке нельзя. Остается одно. Одно. Одно. Самому прыгнуть ей в пасть и разодрать ее изнутри. Один прыжок. Все силы вложить в один прыжок. Задние ноги у меня целы, а для прыжка важны задние ноги. Одним прыжком надо пролететь мимо ее вывороченных корней и влететь в дупло. Одним прыжком надо пролететь мимо ее зубов, три с одной, три с другой. Одним прыжком надо пролететь мимо трех рядов ее зубов и влететь внутрь. Там у нее нет зубов. Там у нее мясо. А у меня зубы и когти. И я буду рвать ее мясо зубами и когтями. Пока не выйду наружу. Пока не одолею ее.
Я одолею ее. Но ее нет. Только запах. Ее клетка уже давно открыта, но она не выходит. Боится. Знает, что я одолею ее. Но зачем ее клетка засовывает в себя мою клетку? Может, она не знает, что я вышел? Чует мой запах и думает, что я там? Да, она начинает ломать мою клетку, значит, думает, что я там. Неужели она такая глупая? Думать. Думать. Думать. Она ломает мою клетку, чтобы я не мог в нее вернуться. Она не хочет, чтобы я туда вернулся. Ей не надо, чтобы я туда вернулся. Она боится, что я туда вернусь. Понял. Понял. Понял. Она не глупая. Она коварная. Она не выйдет на поединок. Она сломает мою клетку. Потом сломает этот летающий дом. И я полечу в бездонную пропасть. Она хотела сбросить меня в ущелье во время первого поединка. Голос рода помог мне. Слушай. Слушай. Слушай. И голос сказал: вернись в свою клетку. И еще сказал: поспеши. И сказал: сорви замок со своей клетки. И голос рода сказал: и тогда ты будешь свободным в своей клетке. И еще сказал: клетка станет тебе родным жилищем, а не темницей. И голос сказал: вернись к себе, снежный барс, и ты одолеешь ее.
– Терра! Я вижу Терру! – воскликнула Дваэн. – Линктусик, скорей сюда!…
Я приник к иллюминатору, прижавшись лицом к ее лицу, и увидел размытую, словно не в фокусе, тускло светящуюся точку – пункт нашего назначения. «Нашего высокого предназначения», как сказал на днях маэстро Буфу.
– По такому торжественному случаю, мамочка, не мешало бы протереть иллюминатор, – целуя ее в щеку, сказал я.
– Кто же мешает тебе это сделать? – она ласково провела рукой по моей шее, точнее, по гипсовому воротнику, который стягивал ее. – Научить, как?
– Научи, мамочка.
– Сначала побрызгать стеклоочистителем, потом протереть влажной губкой, а в конце надраить до блеска листками из твоего дневника! Ты ведь его все равно забросил.
Дневник! Я действительно совершенно забыл о нем Честно говоря, мне хотелось забыть о нем, в моем сознании он был тесно связан со всем этим сумасшествием, которое пришлось пережить и к которому я не испытывал ни малейшего желания возвращаться Были и объективные причины долгое время у меня не действовали пальцы правой руки По сей час, слава богу…
– Ты думаешь, мамочка, стоит возобновить записи?
– С тех пор, как у меня пропала видеоаппаратура, твой дневник – единственное документальное свидетельство о нашей экспедиции. Сохранись бортовые журналы предыдущих экспедиций и попади они к нам в руки, может быть, многого нам удалось бы избежать, линктусик.
– А какие гарантии, что мой дневник сохранится?
Дваэн показала глазами на Терру:
– Вот она, наша гарантия. Спасем ее, все спасем. – Она взяла мою руку, приложила к своему вздутому животу. – И его тоже. Садись за дневник, линктусик, а я, так и быть, прочищу иллюминатор.
Что ж, постараюсь вкратце осветить события, минувшие с момента последней записи.
Сначала факты. Когда моя одурманенная голова, зажатая щупальцежевалами (которые нацепила на сбою тоже одурманенную голову Дваэн), была уже готова отделиться от туловища с тем, чтобы, попав в пищевод Нады, «объявить извергадине тотальную партизанскую войну», острая боль пронзила мой затылок, и я очнулся от наваждения. Ко мне вернулось сознание, а вместе с ним – силы. Я долго боролся, чтобы вырвать голову из железных тисков. Наконец мне удалось немного разжать их и сунуть в щель руку. Неимоверных усилий стоило мне освобождение от мертвой хватки щупальцежевал. Как выяснилось позднее, в эту стоимость вошла сломанная шея и раздробленные фаланги пальцев правой руки. Однако в те минуты я не чувствовал боли. Ярость обуревала меня.
Поднявшись на ноги, я огляделся. В боксе никого не было. Через настежь распахнутую дверь доносился скрип несмазанных роликов. Голый, окровавленный, я отшвырнул все еще висящие на мне остатки хуоханского капкана (а это действительно был огромный стальной капкан, закамуфлированный под ритуальную маску), схватил с полки лаузер и выскочил в коридор.
Я настиг Битюга, когда он открывал дверь в «холодную».
– Стой! – заорал я, хватая его здоровой рукой.
Не оборачиваясь, он оттолкнул меня с такой силой что я полетел на пол. Падая, я успел выстрелить, затем потерял сознание.
Стрелял я правой поврежденной рукой, целясь, вернее сказать, пытаясь прицелиться в темный щиток на спине Битюга, за которым скрывалось его, наверное, единственное уязвимое для лаузера место – сервоманипула. По-моему, впервые в жизни я промахнулся и усматриваю в этом небесный промысел: в пустотелом грузчике находилась… Дваэн!
Мой выстрел услышали другие члены экипажа, и Битюг был задержан в «холодной» при попытке покинуть «Лохань» на модуле. Воспользовавшись случаем, Бешенка стал дубасить грузчика чем попало, но вскоре был вынужден остановиться: вместо густого баса из ротовой щели Битюга слышались слабые женские стоны. Так была обнаружена Дааэн. Ее извлекли из корпуса грузчика голой, в бесчувственном состоянии…
Вначале все решили, что преступление совершено на сексуальной почве. Однако постепенно стала вырисовываться другая картина. Окончательно она еще не прояснилась – мне кажется, «Лохань» не то место, где можно хоть в чем-нибудь добиться полной ясности – и я ограничусь изложением лишь более или менее достоверных фактов.
Неоизвергады – вот кто стоит, по всей вероятности, за всем этим. Их тайное общество, созданное из числа тех, кто недоволен политикой обоих Орденов, намерено прибрать к рукам Малое Облако. Не обладая еще достаточной мощью, но обуреваемые жаждой действия, неоизвергады решили начать с захвата власти на Терре – наиболее слабом члене малооблачного сообщества.
На этой планете царит полнейший хаос. В результате фантастических успехов в области трансплантологии, эрзациндустрии, робототехники, биотехнологии, микроэлектроники и др. на Терре появились популяции гибридного типа, которые стали стремительно вытеснять аборигенов – гомо сапиенс – т. е. именно тех, кто породил эту технотронную цивилизацию. Челмаши (сокращ. от человек-машина) стали брать верх над челами (так они называли людей), на другом полушарии мэшмэны(сокращ. от англ. machine-man – машина-человек) загнали в резервации мэнов. Затем челмаши и мэшмэны стали выяснять отношения между собой. Их взгляды действительно резко отличались друг от друга. Челмаши считали главной верхнюю духовную сферу жизни, мэшмэны отдавали предпочтение нижней половой сфере. На этой почве между ними шла постоянная борьба, в чем-то напоминающая борьбу охотников с сеятелями. Все чаще возникали вооруженные конфликты. Челмаши шли на войну в окружении многочисленной свиты машей, мэшмэны – соответственно мэшей. Затем они стали посылать в бой только машей и мэшей, сами же оставались в тылу и руководили военными действиями с помощью телеустановок. Вероятно, эти бесконечные и безрезультатные стычки – силы были примерно равны, и война шла с переменным успехом – стали вызывать недовольство среди кадровых военных – мэшей и машей – и в их рядах назревал заговор. Положение усугубилось, когда в обоих полушариях вспыхнуло и стало шириться движение за мир. Возникли тайные «Союзы братства», среди которых крупнейшими были организации мэшмашей и челмэнов. Правда, вскоре и между ними завязалась борьба, в результате которой челмэны потерпели сокрушительное поражение. И наконец, уже в последнее время, на политической арене Терры появились две новые группировки – челмэши и мэнмаши с одной стороны и мэшчелы с машмэнами с другой.
