сторону. Остальных подкупили, обманули или запугали чужаки, которых отродья впустили в город, и они теперь всем заправляют. Поэтому мы должны бороться за нашу жизнь и свободу. Она уговорила ребят сломать дверь, потом они нашли оружие и отправились доказывать, что не отродья. Я сначала пошла с ними, думала, что они просто уговорят родителей разобраться, но Свобода зашла в свой дом и сразу принялась стрелять. Убила мать и брата, сестра пыталась убежать, она застрелила её на улице. И сказала, что мы так должны поступать со всеми. Освобождать тех, кто в подвалах и убивать тех, кто не там. Тогда мы победим отродий и спасём город. А я сбежала.
— Почему? — поинтересовался я.
— Потому что я знаю, что я отродье. И умереть должна я, а не другие. Умирать мне страшно, убивать не хочется. Услышала, что освобождённых собирают в школе, и пришла сюда.
— Знаешь, что ты отродье?
— Конечно. И Свобода знает, я уверена. Она всем врёт, а может, и себе врёт. Но знает. А потом они пришли сюда и стали рассказывать то же самое. Что те, кто тут сидел, не отродья, даже полиция это знает, поэтому их спасла. Но полицейский не может спасти всех, надо спасаться самим. Она совсем с катушек слетела — говорит без умолку, как безумная, но так, что ей все верят.
— Типичная картина травматического психоза, — сказал Депутатор. — Девушка пережила сильнейший стресс на фоне угрозы жизни и впала с психопатическое состояние.
— Она ещё и пьёт всё время, — пожаловалась светловолосая. — Из дома прихватила бутыль самогонки. Не расстаётся с ней, то и дело хлебает прямо из горлышка. Но ей почти все поверили. Тех, кто был несогласен, избили, а я спряталась в шкафчике. Я мелкая, помещаюсь.
— И куда эта нетрезвая Орлеанская Дева повела своё воинство?
— Искать оружие. Громить отродий. Убивать чужаков и предателей рода человеческого.
— Хороший план, — одобрил я, — многообещающий.
За окном послышались отдалённые выстрелы.
***
— Как вы тут? — спросил я Швабру, подметающую осколки стекла на полу.
— Мы лишились одного окна, босс. Но оно того стоило!
— И при каких обстоятельствах мы его лишились?
— Припёрлась толпа моих драгоценных одноклассничков! Рыл двадцать, не меньше! Заявили, что хотят выпивки, причём даром, и если мы не откроем, то сломают дверь. И тогда нам будет плохо — они подробно объяснили, как именно, но я не буду повторять, ладно? Меня уже не так тошнит, как раньше, но лучше не рисковать. Размахивали какими-то мотыгами и палками, орали, ругались. Кажется, они уже где-то крепко выпили и собирались добавить.
— Судя по направлению на ближайший пожар, — заметил Депутатор, — там горит самогонный шалман. Наверное, часть топлива в огонь не попала.
— Я выстрелила, — сказала блондинка. — Два раза. Так что окно запишите на мой счёт.
— Блонди рили крутая, — подтвердил Говночел. — Те челы сразу сдриснули, хотя она поверх башки палила.
— Молодцы, — похвалил я. — Держите оборону, я скоро вернусь.
— Куда вы, Роберт? — спросила блондинка.
— Прогуляемся до клиники, проверим, как там наш доктор. Боюсь, как бы не попал под горячую руку революционных масс.
— Что там вообще творится, босс?
— Отмена выбора постфактум, обратный расколлапс суперпозиций. Совмещённые с народными гуляниями. Косплей сипайского мятежа в горящем борделе в Варфоломеевскую ночь. Хотя уже утро.
— А кто в кого стреляет? — спросила Блонда, прислушиваясь.
— Все во всех, как обычно. Так что не высовывайтесь.
***
— Отродья!
— Сами отродья!
— Сдохните!
— Сами сдохните!
Претензии с обеих сторон идентичны, а вот поколения разные. Бывшие школьники и их, условно скажем, родители. Линия конфликта отцов и детей проходит перед проходной Завода.
— Выдайте нам чужаков! Они вас обманывают!
— С отродьями переговоров не ведём! С чужаками и без вас разберутся!
В центре постановка классической картины «Свобода на баррикадах», только что бюст прикрыт. Самозванная лидерша протеста кричит охрипшим голосом с пирамиды ящиков:
— Слушайте меня! Отродья захватили всё! Отродья убивают нас! Отродья везде! Очистим город! День Очищения! День Очищения!
— День Очищения! День Очищения! — скандирует за ней экзальтированная молодёжь.
Сама Свобода держит в руке бутылку и вид имеет абсолютно упоротый. Ружей в толпе мало, но всякого импровизированного дреколья хватает. Охрана Завода торопливо сооружает у входа завал из офисной мебели. Оружия у неё не видно, но, вполне возможно, оно ещё появится.
Мы с Депутатором обошли этот цирк стороной и постучали в двери клиники.
— Кто там? — спросили изнутри.
— Полиция, — строго сказал полицейский, и нас впустили.
— А вы тут что делаете? — удивился Заебисьман.
Он сидит в смотровой, морщась от боли, а доктор заклеивает ему пластырем порез на скуле.
— Производственная травма? — спросил я. — Фотон неудачно синтерферировал? Коллапсом суперпозиции зацепило? Или кот Шрёдингера поцарапал?
— Побочные следствия массовой истерии, — отмахнулся он. — Один придурок слишком всерьёз принял идею Очищения города от чужаков. Хорошо, что охрана успела, у него был нож. Обошлось, и заебись.
— Как ваши глобальные вычисления?
— В самом разгаре, — развеселился он. — Вы, наверное, думаете, что сорвали наши планы, устроив это нелепое представление там, на улице? Ничего подобного! Наоборот, мы имеем целые каскады коллапсов. Освобождённые нашей доблестной полицией из подвалов отродья сейчас запихивают туда своих братьев и сестёр, возвращая, так сказать, око за око. Попутные эксцессы только ускоряют процесс.
— Ничего не устраивал, — пожал плечами я. — Мне не нужно. Значит, посчитаете быстрее?
— Да, скорее всего.
Доктор закончил, Заебисьман кивнул ему и вернул на голову шляпу.
— Мы рассчитывали, что пик загрузки эффектора будет к вечеру, когда горожане закончат праздновать совершеннолетие детей и вернутся в подвалы, чтобы закончить с отродьями, но теперь планируем загрузить второй пул образцов уже в полдень. Думаю, результат будет часам к трём. Наконец-то я смогу уехать из этой дыры и вернуться к семье!
— У вас же тут жена, — напомнил Депутатор.
— Она местная, — отмахнулся научный директор. — Надо было как-то организовать быт и досуг на время такой длительной командировки. Не повезу же я сюда своих? Кроме
