газетах временами мелькали самозванцы разной степени наглости; их грубые выдумки не шли ни в какое сравнение с историей Джефсона.
Прошло почти десять лет с тех пор, как проклятый корабль прибыл в порт. За это время я женился, обзавелся двумя очаровательными дочками и упрочил свое положение в литературном мире. Той осенью я решил вместе с девочками отправиться подышать целебным морским воздухом в Лайм; меня тревожили частые простуды моей младшей дочери, да и мне самому хотелось вырваться из кипящего постановками, публикациями, премьерами, приемами и попойками Лондона, пока я не сварился в этом проклятом котле.
Мы устроились в одной опрятной гостинице почти на самом берегу; девочки утомились с дороги и быстро легли спать, а я решил отправиться на вечернюю прогулку.
Было еще довольно шумно и людно, и в поисках уединенного места я поднялся на смотровую площадку. Я едва мог разглядеть ступени, и один раз чуть не покатился кубарем вниз, но подбадривал себя мыслью о зрелище, которое мне откроется: световая полоса над морем – последний сигнал о помощи от погрузившегося в воду солнца; неясное, но сокрушительное движение темных вод внизу, шум, похожий на дыхание спящего великана, который невольно заставляет и тебя самого дышать глубже и ритмичней...
И поэтому я был безумно разочарован, когда различил у дальнего края площадки еще один смутный силуэт. Я досадливо вздохнул… и только через несколько секунд заметил, что человек стоит не у ограды, а за ней, опасно наклонившись над пропастью. Я вспомнил, сколько ступенек преодолел на пути сюда и представил, как тело летит с устрашающей высоты туда, вниз, в холодные и буйные воды…
Мысли в моей голове вспыхивали, как зарницы на горизонте, и ни одна из них не давала достаточно света, чтобы я мог понять, что должен делать: броситься к этой неясной фигуре? Или заговорить и медленно подойти? Что будет опасней для несчастного?
Пока я торчал на площадке, как Нельсон на колонне, человек сам повернул ко мне голову.
– Уходите, – попросил он мягким и жалобным голосом. – Я думал, сюда уже никто не придет, потому и пришел…
– А зачем вы сюда пришли? – спросил я первое, что пришло в голову. Мой собеседник мягко рассмеялся.
– А разве не видно? Как видите, аргументы в пользу Смерти перевесили, – и он медленно оторвал правую руку от перил, еще сильней склонившись над пропастью. Теперь он в любой момент мог разжать пальцы левой руки и рухнуть вниз.
– Расскажите, что это за аргументы, – попросил я, сделав шаг навстречу ему.
– Вы думаете, что сможете меня переубедить? – с презрением и вызовом спросил он, и по его голосу я понял, что отчаяние еще не до конца овладело им, что он еще хочет спорить и надеяться. Я сделал еще один шаг, и тут зарница полыхнула особенно ярко. В ее белом свете резко выделились черты лица, и я узнал его! И я увидел те трагические морщины, которых мне тогда так недоставало, чтобы поверить в его историю.
– Джефсон… – потрясенно выдохнул я.
Он вначале вздрогнул, а потом рассмеялся.
– Вот видите, и ничего объяснять не нужно. Удивительно.
– Но… вы ведь не были тогда на корабле, на самом деле, – растерянно возразил я. – Вы все выдумали, потому что… миссис Джефсон… вы спрятались, когда увидели ее, не правда ли?
Вспомнив о его бегстве, я почувствовал себя намного уверенней, и – странное дело! – словно забыл, что мы беседуем почти в буквальном смысле на грани жизни и смерти. Куда сильней меня волновало то, что я сейчас узнаю тайну «Мэри Диринг». Или хотя бы тайну странного самозванца.
– Вы ведь в самом деле не были на корабле, так? А как вам удалось столько узнать про него? – со жгучим любопытством спросил я.
– Все просто, – устало хмыкнул мой неожиданный собеседник. – Просто, как трюк фокусника после разъяснения. Настоящий Эндрю Джефсон писал очень подробные письма своей матери, которая служила в нашем доме кухаркой. А я их прочитал.
– Как? – задал я еще один глупый вопрос.
– Открыл шкатулку и прочитал, – с ноткой раздражения ответил «Джефсон» и замолчал.
– Но неужели он и вправду написал матери… написал про… – я замялся, не зная, какие подобрать слова, и наконец промямлил, – про эту историю?
– Ну что вы, вся история целиком и полностью моя заслуга. Точнее, не вся. Странно, что ваша газета остановилась ровно на грани перехода правды в вымысел: на исчезновении миссис Диринг. Это было в последнем письме Джефсона. И когда я рассказывал про обращение с ней ее мужа, я только цитировал бедного матросика. Может, разве что расцветил детали…
– А зачем вы сочинили эту историю и пришли с ней в газету?
– Она меня вдохновила.
Я бы счел этот ответ издевательством, если бы он не прозвучал так просто, без вызова.
– А кроме того, все, что я выдумал до этого, журналы мне вернули. Сначала я собирался положить письма на место и написать хороший рассказ ужасов, в духе Ле Фаню или Эдвардс. А потом понял, что, если я сам выступлю в роли Джефсона… в общем, мне это показалось хорошим розыгрышем… ну, и хорошей местью всем журналам, которые возвращали мои рукописи. Все далось мне так легко, и редактор ухватился за сенсацию… Гонорар, как вы понимаете, никакой роли для меня не играл.
– Действительно… – согласился я. – А потом вы увидели миссис Джефсон?
– Я не знал, что он женился!
Этот возглас прозвучал, как вопль обиженного капризного мальчишки, и только его отчаянное положение позволило мне и дальше сочувствовать ему.
– Отец написал мне, что пропавший Джефсон, оказывается, был женат на нашей горничной, и они скрывали это от его матери… а когда увидел ее в редакции, то понял, что все, не видать мне публикации, и сбежал.
– Вот как… – мне казалось, что главное сейчас – не допускать в разговоре пауз, и потому я спрашивал первое, что приходит на ум, тут же замирая от ужаса, что мой вопрос перевесит чашу весов окончательно. – Но почему тогда… вы здесь? Это случилось очень давно, и вы…
Вы не очень-то раскаиваетесь, – хотел сказать я, но вовремя прикусил язык.
– Да, очень давно для выдуманной истории, – задумчиво согласился он. – Но потом мне стали сниться сны… Может, я не
