очень странно обнаружить, что Сакурамару умеет что-то, что не умеет безупречный Окинои.
Тем временем стемнело, и площадку пришлось покинуть. Окинои сказал, что завтра они продолжат испытание.
Все, что произошло сегодня, отняло столько сил, душевных и телесных, что, вернувшись к себе, Сакурамару сразу же заснул. И не видел, как Окинои, поднявшись на сторожевую башню замка, отпускает сокола – вестника. К лапе птицы была привязана записка.
Поутру настоятель поднялся до рассвета. Сакурамару еще спал, и наставник пожалел его и не стал будить. Поэтому преподобный пошел посетить храм Гневного бога в одиночестве. А когда вернулся. Сакурамару сидел перед стопой книг и свитков.
– Это еще что такое?
– Господин старший брат прислал и велел прочесть. А потом он спросит, что я отсюда понял и что об этом думаю.
Настоятель также заглянул в присланное. В основном это были записи о доходах, которые замок получал со всех владений Сайондзи, и о затратах, а также о содержании, выделяемом вассалам. Некоторые записи были очень старыми, чуть не столетней давности, другие – совсем недавними.
– Кажется, я понимаю, – сказал настоятель. – Возможно, его светлость хочет сделать тебя казначеем либо смотрителем его владений – если у тебя есть к этому способности.
– Я тоже так думаю, – согласился Сакурамару. – Хотя господин старший брат велел мне учиться боевым искусствам, из меня получится лучший смотритель, чем воин.
Преподобный Дзедзо не ответил.
Так потянулись дни Сакурамару в замке. Он быстро забыл о своих страхах – прежде всего потому, что он слишком уставал, да и некогда ему было бояться.
Он честно проводил по нескольку часов на тренировочной площадке, хоть и ясно было – Якидзури оказался прав, никаких способностей к фехтованию у Сакурамару не имелось. Особенно ясно это было, когда Сакурамару видел тренировки господина брата. Окинои проявил к нему исключительное милосердие, когда в первый день урок провел не сам, а препоручил оруженосцу Цунэхидэ. Тренируйся Сакурамару хоть годами, уровня Окинои ему было не достичь. При этот сам Окинои и не думал пренебрегать ежедневными упражнениями. Он фехтовал и с оруженосцами, и с Асидзури, причем с последним, как правило – на боевых мечах, а не учебных. Это было страшное зрелище, и в то же время завораживающее. Сакурамару понимал теперь, почему враги боятся господина брата – настолько стремительны, точны и сильны его удары. Это при том, что Окинои вовсе не производил впечатление сильного человека. К тому же он, кажется, был не очень здоров сейчас. Временами сильно кашлял, так, что пополам сгибался, но, когда ему говорили, что следует отдохнуть или пропустить тренировку, отмахивался – глупости, мол, легкая простуда.
Но если занятия на тренировочной площадке были для Сакурамару тяжким бременем, то часы над книгами стали ему в удовольствие. Причем если драться и стрелять его учили воины Сайондзи, то по части прочитанного Окинои экзаменовал его лично. Сакурамару, набравшись храбрости, признался, что не подозревал, что в княжеском семействе настолько вникают в хозяйственные отчеты. «Приходится», – ответил Окинои. Впрочем, приходно-расходными книгами дело не ограничивалось. Окинои разделил все выданные Сакурамару книги и свитки на три категории. Про хозяйственные записи он сказал «читать обязательно и вникать». Однако были здесь летописи и родословия – Сайондзи, их родственников и соседей. Про это Окинои сказал «это полезно, может пригодиться». Наконец, были книги, проходившие по части «прочти, чтоб иметь понятие, о чем речь». Здесь было несколько антологий классической поэзии, – не зря же его предупреждали, что во владетельных семьях стихи слагать учат в обязательном порядке. Был и какой-то старый роман, про который Окинои сказал – «люди говорят здесь про наших предков, когда они еще жили в столице».
Роман – он назывался «Торикаэбая – моногатори, или Повесть о Путанице», прискучил Сакурамару после первой главы, и он отложил его. Стихи тоже вдохновляли не особо. Вот летописи, другое дело, они были гораздо увлекательнее, чем вымышленные истории, и Сакурамару засиживался за ними до ночи.
Занятия настолько поглотили его, что он почти не заметил, как настоятель покинул замок. То есть заметил, конечно, но это не было для него столь важно, как несколько недель назад. Преподобный, видимо, тоже пришел к выводу, что вряд ли его ученик в ближайшее время обреет голову, и прощание было кратким. Это было странно – из жизни Сакурамару ушел человек, которого он знал с младенчества, который был ему ближе, чем родная мать, и юноша не особо переживал об этом. Он был слишком занят.
Окинои, проверяя его успехи, держался с холодной благожелательностью, не позволяя забывать, что все происходящее есть испытание, не более и не менее. Это успокаивало Сакурамару. Если бы княжич внезапно стал проявлять к нему братские чувства, это было бы подозрительно и слишком напоминало ловушку, о которой предупреждала мать. А так все было правильно.
Помимо прочего, Сакурамару теперь учили ездить верхом. С этим он справлялся лучше, чем с боевыми искусствами, правда, коня ему дали самого старого и смирного. Но вскоре он уже мог сопровождать господина брата на верховых прогулках. Однажды они поехали к храму Гневного бога. Во всей провинции Сираги был очень распространен культ пяти светлых богов – защитников Закона, храмы в их честь возводились повсеместно. В храме одного из пяти защитников, Айдзэна милостивого, Сакурамару и вырос. Но уже знал, что Сайондзи более всего чтут старшего из Пяти – Гневного бога, как своего покровителя. За ближайшей к храму рощей были гробницы усопших князей. Но Окинои ехал не поклониться предкам, а в храм.
– Я, когда был мал, сильно болел, – сказал он. –Думали, не выживу. Тогда меня отвезли в храм, и какое-то время я там жил, и выздоровел. Оттого меня и назвали в честь пламени Гневного бога.
Сакурамару склонил голову в ответ. Ему было приятно узнать, что господин брат, как и он, в детстве тоже жил в храме.
Храм был очень стар, наверное, его построили еще до того, как Сайондзи пришли в Сираги. Основание у него было каменное, и ушло глубоко в землю. Дряхлый настоятель грелся на солнце, служка подметал. Все было мирно, как и приличествует храму. Окинои, спешившись, поклонился настоятелю, велел Сакурамару передать служке пожертвования, а сам прошел внутрь. Сакурамару последовал за ним.
И тут ему стало не по себе.
Хотя в храме горело несколько светильников, внутри все равно был полумрак, и оттого святилище Гневного бога казалось изнутри больше, чем снаружи. Ни Окинои, ни настоятеля не было
