прекратит. Вот что ему, черт возьми, нужно.
Джордж Мортимер проявил больше сочувствия.
- Я бы на твоем месте обратился к врачу. Тедди славный малыш, Вера. Впечатлительный. Меня бы этот рассказ обеспокоил, будь мальчик моим.
- Вот меня и беспокоит, - вздохнула она.
- Ваш сын определенно что-то скрывает, - сказал врач, видя как неохотно ребенок идет на контакт, как его расстраивают вопросы. - Он очень взвинчен, я дам успокоительное, но стоило бы показать его кому-нибудь еще. Мальчик ходил на станцию после того, как рассказал вам о поезде?
- Нет. Я его не пускаю.
- Что ж, возможно, вам стоит позволить ему пойти туда, как обычно. А вы идите вместе с ним. Постарайтесь увидеть то же, что видит он. Проследите за его реакцией. Вдруг он обронит что-нибудь, и это нам даст ключ к тому, что происходит у него в голове.
- Ладно, я попробую, - нерешительно согласилась она.
***
- Конечно, я тебя отвезу. - Мортимер шутливо толкнул Тедди в бок и взъерошил ему волосы. Затем допил чай, встал и, приобняв мальчика за плечи, проводил его к машине. - Тедди, не возражаешь, если я с вами?
Тедди покачал головой.
- Туда так далеко пешком, - объяснила его мать. - Не понимаю, и зачем Вильяму каждый день машина? Я из-за этого не могу никуда поехать.
- Я просто подумал, может, вам лучше одним.
- А я думаю, чем больше глаз - тем лучше.
"Лагерная" была построена во времена народного ополчения, когда солдаты приезжали на учения в летнем лагере среди торфяников. Годами станция пустовала без использования, но рельсы оставались яркими, благодаря поездам, которые проносились к побережью. Теперь, за лето, вся линия превратилась в обычную проселочную дорогу. Просто удивительно, думала Вера, каким глухим, безлюдным кажется это место.
Одновременно с гордостью и тревогой Тедди провел мать через сломанные ворота и поднялся с ней по крутому склону. Это была его территория, убежище, где он провел свое лето.
- Видишь? - спросил он.
Тут было тихо и уныло, в воздухе витал пух кипрея и чертополоха, напоминая о близком конце лета. Дорога тянулась из ущелья меж зеленых склонов с непролазными зарослями малины и ежевики, но теперь от нее ничего не осталось, лишь на траве виднелись полосы от шпал. Замшелый бетон платформы кое-где взламывали сорняки, к ограде льнула высокая крапива. За поворотом темнела пустая будка стрелочника с разбитыми окнами, жалкая и нелепая одновременно.
- Ты оттуда таскал свой хлам, Тедди?
- Да.
- Ну, видно, осталось не так уж много?
Тедди не ответил. Он держал мать за руку, хотя уже давно такого не делал, и тревожно посматривал по сторонам. Было жарко и безветренно, солнце уже клонилось к закату, тронутое желтизной усталости. Во всем чувствовалось дыхание осени. На взъерошенных рябинах ярко алели ягоды, пожухшую листву пятнала ржавчина. Из песчаного карьера, где когда-то стояли палатки солдат, доносился далекий гул машин.
- Тихо, да? Не понимаю, что тут можно делать целыми днями.
Мальчик сжал руку матери крепче. Она чувствовала через перчатку, как та вспотела, и его лицо залила бледность. Тедди дрожал всем телом.
- Что такое? - спросила она.
В поднятых на нее глазах плескалась нездоровая паника, и его слова из-за сухости во рту прозвучали невнятно.
- Идет. Слышишь?
Она провела языком по пересохшим губам и сглотнула. Возможно, что-то действительно было... какая-то дрожь в земле, слабая пульсация? Но движение на дорогах плотное, и в карьере безостановочно работают машины, бесшумные, если не напрягать слух. Она не знала, что и сказать.
С внезапным вскриком Тедди потащил ее назад.
- Эй, успокойся! - Мортимер взял мальчика за плечи, пытаясь привести в чувство, но тот вис на матери. Его взгляд, устремленный на жерло туннеля, следовал за бог знает чем, а оно подходило все ближе и ближе, пока не остановилось, по всей видимости, всего в нескольких футах.
- Мама, смотри! - сквозь слезы воскликнул он. - Неужели не видишь? Она, та женщина, спускается на платформу, уходит, и ей все равно. А он...
Впоследствии мать не могла объяснить, что именно видела, да и не поручилась бы, что ей не померещилось. Однако целую секунду, нескончаемо мучительную, как долгие секунды родов, она видела, а может, просто ощущала поезд - длинный, массивный, тускло-бордовый. Окна его затягивал дым паровоза, вагоны пахли пылью и застоявшейся табачной вонью. Голову пронизал звук, но неслышный, будто во сне: шипение пара, визг тормозящих колес и знакомые глухие хлопки дверями.
Она бы не сумела рассказать, как одеты пассажиры. Джордж обвинил бы ее в избытке воображения, подверг перекрестному допросу и разбил в пух и прах... но Джордж остался далеко в другом мире, и в тот миг совершенно не мог ей помочь. Она определенно видела,.. чувствовала, как рядом, задевая, но по-настоящему не касаясь, скользят и растворяются в воздухе люди... та женщина из рассказов сына стала ближе, чуть ли не частью ее самой, обретя материальность витринного манекена. но мужчина, высунувшийся из поезда - она чувствовала его грусть - остался менее четким. Что она здесь забыла? Рядом, обняв ее для поддержки, озадаченно стоял Джордж Мортимер, и она с облегчением к нему прислонилась. И вдруг Тедди закричал снова, одним ошеломляющим рывком, вернув ее к действительности.
- Папа! О, папа!
Там ничего не было. Он выдернул руку, словно близость матери его больше не утешала, и диким взглядом уставился вслед поезду... какому еще поезду? Рой лилово-розоватых пушинок закружился будто снег, потревоженный порывом ветра, но там ничего не было, лишь бессильное солнце на вспученном асфальте и крапива.
Вера не знала, мелькнула ли в его глазах ненависть или только упрек, когда он, внезапно поняв, на нее накинулся:
- Он в тебе нуждался, а ты его бросила.
- Вот как? - Мортимер приподнял бровь, виновато и вместе с тем со своей обычной дерзостью. - Идем, сынок. - Он как мужчина мужчине положил Тедди руку на плечо. - Думаю, нам пора домой.
- Нет!
Ребенок рванул с платформы и по зеленой дороге остервенело бросился вслед за поездом, призраком, любовью... кто знает? Он бежал по железнодорожному полотну в желтых лучах позднего солнца через пух умирающего лета. Никакие слова не достигали его слуха, никакие увещевания. Уже начинался закат, в карьере по-прежнему бухали машины, а там, где когда-то пролегали рельсы, легко, будто ягода рябины, приземлилась малиновка. Но Вера, вглядываясь вслед мальчику,
