— Это теперь неважно, — сказал Джейсон. — Не имеет значения, что вы думаете. Все это совершенно не в наших руках, и не в ваших также.
Джон был прав в своем предположении, сказал себе Джейсон, что над землянами был поставлен эксперимент, — в том же духе и, возможно, приблизительно тем же образом, каким земной бактериолог или вирусолог стал бы экспериментировать с колонией бактерий или вирусов. А если это так, подумал он и был поражен своей мыслью, то люди в этом доме, и маленькое племя индейцев, и еще одна маленькая группка людей на западном побережье остались на Земле не случайно — скорее, их намеренно оставили здесь в качестве, например, контрольных групп.
Джон говорил — Принцип уже должен звать, что штамм человечества сохранил чистоту, однако, сделав это новое открытие, они должны также понимать, что, хотя в массе своей человечество не изменилось, отдельные его фрагменты подверглись мутации. Ибо здесь есть три человеческих штамма: люди этого дома, индейцы и люди на побережье. Из них два мутировали успешно, а третий перестал развиваться. Хотя погоди-ка, сказал себе Джейсон, последнее заключение неверно, поскольку есть Дэвид Хант. Думая о нем, он вспомнил, как недели две назад музыкальные деревья вдруг восстановили былую тонкость и устойчивость исполнения, и еще тот невероятный слух, который только сегодня днем принес Тэтчер. И как это роботам удается узнавать обо всем прежде всех остальных?
И роботы. Не три различных штамма, а четыре. Одно очко не в пользу Принципа, развеселившись, подумал Джейсон. Он готов был поставить на что угодно (и нисколько не сомневался в выигрыше), что Принцип не принял в расчет роботов. Хотя роботы, если задуматься, внушают некоторый страх. Что за хитрое устройство являет собой эта штука, которая может разговаривать с Принципом и передавать его сообщения? И почему Принцип поручил Проекту выступать от его имени? Просто потому, что он оказался под рукой? Или же между ними существует близость и понимание, невозможные между Принципом и человеком или любой другой биологической формой жизни? От этой мысли Джейсона пробрала дрожь.
— Помнишь, — обратился он к Стэнли, — сначала вы сказали, что не можете ничем нам помочь?
— Помню, — ответил робот.
— Однако в конце концов помогли.
— Я очень рад, — сказал Стэнли, — что в конечном итоге смогли вам помочь. Я думаю, мы с вами имеем очень много общего.
— Я искренне надеюсь, что это так, — сказал Джейсон, — и благодарю тебя от всего сердца.
Она сидела у стола с разложенными на нем книгами, когда он вошел в комнату. В первое мгновение, в слабом свете свечи, она усомнилась, он ли это, потом увидела, что он. Она вскочила:
— Дэвид!
Он стоял, глядя на нее, и она заметила, что у него нет ни лука, ни колчана со стрелами, и ожерелье из медвежьих когтей больше не висит у него на груди. Глупо, подумала она, замечать такие вещи, когда единственно важно то, что он вернулся.
— Ожерелье, — сказала она, чувствуя себя при этом глупо, не желая этого говорить, но все равно сказала.
— Я его выбросил, — ответил он.
— Но, Дэвид…
— Я повстречал Ходуна. Лук мне не понадобился. Стрела его не поразила; она ударилась только в корабль.
Девушка молчала.
— Ты думала, что Ходуна нет, что он — лишь тень в моих мыслях.
— Да, — сказала она. — Какой-то фольклорный персонаж. Из старого предания…
— Возможно. Я не знаю. Может быть, тень той великой расы строителей, которые когда-то здесь жили. Люди, не похожие на нас. На нас с тобой.
Тень, которую они отбрасывали на землю и которая осталась на ней даже после того, как они исчезли.
— Призрак, — сказала она. — Привидение.
— Но теперь его больше нет. Он больше не ходит.
Она обошла вокруг стола, и он быстро шагнул ей навстречу, обнял ее и крепко прижал к себе.
— С нами двоими так странно, — сказал он. — Я могу исправлять неправильное, излечивать больное. Ты можешь видеть все, что только есть, и позволяешь мне тоже увидеть; все, что есть, становится ясно у меня в мозгу.
Она не ответила. Он был слишком близко, был слишком реален; он вернулся. Ответу не было места.
Однако, мысленно она сказала Дедушке Дубу: «Это новое начало…»
— Скоро я вас покину, — сказал Джон. — На этот раз я не буду отсутствовать так долго.
— Ужасно жаль, что ты отправляешься, — ответил Джейсон. — Возвращайся, как только сможешь. Мы вместе росли…
— Хорошие были времена.
— Есть что-то такое особенное, когда двое людей — братья.
— Тревожиться теперь не о чем, — сказал Джон. — Земля в безопасности. Мы можем жить дальше, как жили. Индейцы и роботы могут выбирать любую дорогу, какую захотят. Люди могут не принять идею Принципа полностью, они будут над ней размышлять, ее обдумывать, обсуждать. Решат, как сказал Гаррисон, что это всего лишь сказка. Они могут попробовать подступиться к Земле, я почти уверен, что они это сделают. И если попытаются, их прихлопнет, и тогда они поверят.
Джейсон кивнул:
— Это верно. Но есть еще Проект.
— А что с Проектом?
— Ты хочешь сказать, что не думал об этом?
— Ты, Джейсон, говоришь загадками.
— Нет. Ты просто этого не увидел. Никто не увидел. Все решили, что Принцип всего лишь использовал Проект как мальчика на посылках.
— Ну, а разве не так… нет, погоди, ты же не думаешь…
— Именно думаю, — сказал Джейсон. — Не мальчик на побегушках у Принципа, но его представитель. Что у них общего? Мы думали, что, может быть, Проект всего лишь слушает, но теперь знаем, что это не так. Они общались между собой. Проект рассказал Принципу, что происходит, а Принцип сказал ему, что делать.
— Возможно, ты и прав, — проговорил Джон, — но ты вспомни, что мы встречались с другими разумными существами, и успехи наши были чрезвычайно скромны…
— Ты одного не понимаешь, — сказал Джейсон, — что Принцип — не просто инопланетный разум, одно из многих разумных существ, с которыми вы сталкиваетесь в космосе. Я думаю, он мог бы с нами говорить, с любым из нас, если бы захотел.
Джон хмыкнул:
— Тогда встает вопрос, Джейсон. Каждый говорит с себе подобными. Готов ли ты предположить, что Принцип — это… нет, не может быть. Он должен быть чем-то иным. Принцип — не машина, я могу поклясться. Я многие дни жил рядом с ним.
— Суть не в этом, — сказал Джейсон. — К просто машине Принцип не имеет никакого отношения. Я думаю вот о чем: может ли быть, что Проект уже не машина? Как долго машину нужно развивать и совершенствовать, чтобы она из машины превратилась в нечто иное? Как долго машина должна эволюционировать, чтобы стать чем-то другим — еще одной живой формой? Отличной от нас, разумеется, но от этого не менее живой?
