— Я возвращаюсь к себе, — произнес я с нажимом. — А утром буду снова здесь. Привезу несколько автоматов.
Прошло какое-то время, прежде чем он спросил:
— Зачем?
— Пригодятся, — бросил я.
— Хочешь нам помочь?
В его голосе не прозвучало той единственной нотки, звук которой мог бы принести мне удовлетворение. Никакого недоверия, удивления, смущенности.
— Посмотрим, — буркнул я.
Что я должен был посмотреть? Что это мне нужно больше, чем им?
Он долго молчал, рассматривая меня из-под прищуренных век.
— Ну ты и типчик, — пробормотал наконец без улыбки. — Жаль, что мы раньше не познакомились. Я хотел сказать…
— Я тоже, — перебил я. — Мне это еще раньше пришло в голову.
Повернулся и вышел за ворота. Он не провожал меня. Не знаю, стоял ли он еще там, наблюдая, как я перехожу через реку и приближаюсь к ракете, или же сразу вернулся к своим. Стартуя, я не видел под собой ничего, кроме полыхающего газа. Когда экраны просветлели настолько, что я мог обозревать всю территорию базы, на поляне не было никого живого.
* * *
Я захлопнул за собой люк шлюза и, не скидывая скафандра, направился к пульту связи. Подождал, пока компьютер подаст на экран изображение, и высветил послание с Земли.
«Подтверждаю прием результатов анализов. Данные интересны. Просим расширить диапазон зоны изучения и контрольных замеров. Гускин спрашивает, нет ли ничего для него. Шари.»
Я улыбнулся этой подписи. Шари. «Технарь», как говорили мы на базе.
Я мог представить, сколько часов он просидел с Гускиным и Сеннисоном, но особенно с Гусом, обговаривая «дело Жилли». «Кибернетического Жиля». С ним у них должны были возникнуть кой-какие сложности. Я прямо слышал его: «мне кажется, Реусс, что такие вопросы решаются иначе. Есть вещи, которые человек должен установить сам для себя. Необходимо ему оставить для этого время…»
Интересно, в свою очередь, если бы тогда, после пробуждения, мне немного оставили этого времени…
Зато потом у меня его было сверхдостаточно. И что больше, как я теперь это чувствовал, я не потратил зря ни одной минуты.
Я выключил аппаратуру и снова направился к шлюзу. Надевая шлем, вызвал автоматы. Они уже ждали меня, когда я вышел. Шесть черных, угловатых глыб, на середине невысокого спуска, освеженного слабыми лучами чужого солнца.
Именно, чужого. И пусть никто не говорит, что все иначе. Пусть даже оно дарило бы жизнь планетам в тысячу раз более прекрасным, чем Четвертая. И с более многообещающим будущим. Если только такое возможно.
Четвертая уже стояла над горизонтом. Огромная светлая плошка, более крупная и яркая, чем Земля, видимая с Луны. Похожая на шар из жидкого золота, небрежно брошенный на стену, выстроенную из черного мрамора. Но золота, смешанного с розовым. И даже со слабой, разведенной голубизной. До вечера мне оставалось еще несколько часов. Голубизна эта выглядела так, словно на фоне планеты было видно ее небо.
Автоматы гуськом семенили за мной, подгоняя темп под мои шаги. Эту самую шестерку я заберу с собой утром, отправляясь на эту сияющую напротив моего лица тарелку. Им не потребуется больше, чем несколько универсальных аппаратов, разве что более сообразительных, чем те, которыми их снабдила «Идиома».
Не знаю, когда я дошел до первого поста, снял крышку и сменил ленту. Потом я сел, опершись баллоном с кислородом и сумкой с аппаратурой о спину автомата, специально вызванного для этой цели, и занялся программированием. Мне придется перестроить всю аппаратуру наблюдения, один пост за другим. До рассвета я не управлюсь. Наверно, просплю потом весь день. И всю ночь. А потом возьму свой кораблик, автоматы, упакую необходимое барахло — и только вы меня тут и видали. Посижу с ними. В конце концов, — подумал я, — не могу же я оставить их с автоматами без надзора. Но это было несерьезно. И я даже не пытался себя убедить, что это не так.
Я изменил диапазон регистрации. Это я еще могу сделать. Если уж они взяли на себя такой труд, что пролистали предыдущие сообщения. Я перевел скорость перемотки ленты на минимум, установил дополнительные бобины. Так, чтобы этого хватило на месяц. Поскольку уже давно решил вывернуть наизнанку установленную самим собой гормонограмму. Это здесь я буду появляться теперь раз в месяц, чтобы выполнить то, что от меня ожидается. Остальное время я буду проводить с ними. Может, выберусь к океану?
Им я оставлю полную запись моей истории. Повести о судьбе экспедиции в систему Фери, в которой погибла земная ракета. Пусть они ее спрячут, скажем, в посадочном амортизаторе «корабля», который теперь строят. Если они действительно хотят из него сделать нечто вроде памятника человеческой мысли, запала, который должен воздействовать на грядущие поколения. Или, по меньшей мере, разъяснить им, что и как.
Пройдут века, десятки, или даже сотни веков, прежде чем дело дойдет до этого. Ближайшие поколения утратят знание о своем происхождении. У них не будут времени на историософические проблемы. Их жизнь будет наполнена работой по преображению планеты. Приспособлению ее для потребностей разумных существ. А также приспособлением собственной расы к галактической специфике системы, именно к этой планете, с ее богатой, но чуждой человеческому организму биосферой.
Неожиданно меня ослепила некая мысль. Я знаю, что сделаю. Предложу им, чтобы точно такой же корабль они выстроили здесь, возле моей базы. На лишенном атмосферы спутнике он будет в невредимости не сотни, а тысячи веков. И, вне всякого сомнения, дождется дня, когда на этом скалистом взгорье встанет нога представителя расы, заселяющей Четвертую. Но эта раса будет тогда уже достаточно зрелой, чтобы воспринять правду о своем происхождении. И сможет извлечь из нее пользу. Так же, как и изо всего, что обнаружит на моей теперешней базе, в дополнение к трансгалактическому кораблю.
Это ж хорошая мысль. И простая. Простая настолько, что, наверно, потому и пришла только сейчас в голову. В случае чего, я изменю только они фрагмент первоначального плана. История, которую написал, не стану брать с собой на Четвертую. Оставлю ее здесь. В случае чего, она даже заменит модель ракеты.
Наступила ночь. Чернота поверхности только там выступает на фоне небосвода, где видны самые крупные скопления звезд. Температура начала резко падать. И хотя аппаратура климатизации имеет сравнительно небольшой диапазон действия, я не чувствовал холода. Кончил с одним регистрирующим автоматом и не спеша направился к другому. Я был спокоен. Неверно сказать. Я обрел спокойствие. Такое, о котором и не думал, что оно может стать уделом человека. В любом случае, моим уделом.
